Карьеристы - [10]

Теперь Домантас вспомнил: так это и есть те два оратора из министерства?! Но ведь они только по воскресеньям отправлялись в провинцию. В чем же дело?

— Надо навести порядок! Так нельзя.

Янкайтис флегматично улыбнулся.

— Рожки собираетесь обламывать, не так ли? Дай-то бог! Может, вам как своему человеку… Если бы вы не были членом правящей партии, я сказал бы: глядите, как бы самому не обломали. Э, да что тут говорить!.. Как было, так и будет…

Экс-директор холодно пожал новому руку и двинулся из кабинета. Домантас молча проводил его до лестницы. Стоя наверху, Викторас смотрел, как Янкайтис, ссутулившись, спускается по ступенькам.

* * *

Вначале Домантасу пришлось трудновато. Он не был знаком с широкой сферой департаментской деятельности, не знал порядков министерства, взаимоотношений между чиновниками, не знал, как распределяется работа. Прежний директор не очень-то помог ему в этом разобраться. Поэтому Домантас постоянно консультировался с референтами, секретарями, расспрашивал директоров других департаментов; короче говоря, усердно изучал новое дело. Не только шесть присутственных часов, чуть не весь день проводил он в министерстве.

За неделю ознакомился с порядком работы, делопроизводством и начал уже подумывать о том, как в дальнейшем рационализировать и усовершенствовать их.

Но тут столкнулся с новыми трудностями. Чиновники — члены партии христианских демократов, — проведав, что директор «свой», сразу же обнаглели и начали относиться к делу халатно. А те, кто примыкал к оппозиционным партиям, ушли в себя, замкнулись, как-то внутренне сжались, стали чрезвычайно осторожны; беседуя с новым директором, старались казаться боязливо почтительными, а за глаза на все лады поносили его, хотя совсем еще не знали Домантаса. Были среди чиновников и невежды, не умеющие даже грамотно писать по-литовски, погрязшие в рутине. Эти сразу же решили, что директор «абсолютно несимпатичная личность».

Домантас не собирался делить своих чиновников на «чистых» и «нечистых» по их политическим взглядам. В этом отношении он был весьма снисходителен. Однако тех, кто не знал литовского языка, он крепко прижал, и они схватились за словари и учебники. Затем обратил внимание на «своих». Потребовал объяснений у известного партийного деятеля, работавшего в департаменте референтом.

— Вы два дня не являлись на службу. Что случилось?

— Да что могло случиться, господин директор? Уезжал по делам партии, — без тени смущения ответил референт.

— Даю вам дружеский совет: не разъезжайте больше по делам партии в рабочее время.

— Как же так? Что вы такое говорите? Прежний директор был не нашим человеком, и то ни в чем не упрекал!

— Он боялся.

— Не понимаю…

— Партийные дела должны улаживать функционеры, а мы обязаны интересоваться делами министерства! Я кому угодно скажу то же самое.

Референт недоуменно пожал плечами и в полном расстройстве чувств выкатился из директорского кабинета.

Подобное замечание сделал Домантас и начальнику канцелярии, чем тоже вызвал явное неудовольствие. На него пожаловались министру. Но министр имел свое мнение. Он не стал «обуздывать зарвавшегося новичка», а при случае даже выразил ему свое удовлетворение.

Партийный же центр был раздражен. Хотя Домантаса пока ни в чем не упрекнули, он хорошо знал, что некоторые крикуны начинают все чаще поговаривать о его «бестактностях».

Как-то раз к нему в министерство заглянул известный партийный инструктор Юргис Крауялис. Они были добрыми знакомыми, можно даже сказать — приятелями, хотя по внешности и по характеру — полными противоположностями.

На редкость веселый мужик этот Крауялис! Он с размаху хлопнул Домантаса по ладони, повернулся на одной ножке и, щелкнув каблуками, уселся на письменный стол.

— Черт побери! Я дьявольски рад, что тебя назначили директором. Ты действительно наведешь здесь порядок. В первую очередь — в шею всех дармоедов! — И он взмахнул ногой, словно давал кому-то пинка.

— Кого это ты считаешь дармоедами? — рассмеявшись, спросил Домантас.

— Всех, кто не ездит проводить митинги.

— Я смотрю несколько иначе. Чиновники — члены партии — должны работать. Я даже собираюсь выступить в центре и потребовать, чтобы наши положили конец порочной практике, когда служащие вместо выполнения своих прямых обязанностей занимаются говорильней!

— Ага! Теперь мне ясно, почему кое-кто у нас морщится, будто горчицы отведал. Так и говорят, мол, даже своих начал прижимать. Клянусь, я этому не хотел верить!

— Едва ли все морщатся. Большая часть поддерживает меня.

— Знаю, знаю! Не обольщайся: простачки тебя поддерживают, одни простачки. Ей-богу, не будь ты моим другом, я отдал бы своей братве некую команду…

— Сомневаюсь, так ли уж сильно испугался бы я твоей братвы.

Юргис пристально посмотрел на приятеля, откинул упавшие на уши пряди черных волос, поднял сжатый кулак:

— О-го-го! Да я бы в три дня все ваше министерство разнес. — И вдруг расхохотался. — Смешной ты парень, Викторас… Помнишь прошлую конференцию? Помнишь, как я прихлопнул тогда одного интеллигентика? Будь здоров какой шум против всех этих умеренных подняли! Орут, ногами стучат, никто уже не слушает господ руководителей! Ну руководство и пошло нам навстречу. Готовим список тех, кому придется уступить свои места нашим людям.