Карьеристы - [8]

— Вот как?! Что ж, видно, не подхожу я для этой должности… — положив нож и вилку, нахмурился Домантас.

— Совсем не поэтому, милый мой. Тут причина другая. Хотя, говоря по-дружески, есть на тебя жалобы. Кое-кому не по нутру, что частенько, начиная говорить о государственных делах, ты как бы забываешь об интересах собственной партии. Для патриота это, может быть, и не грех, но служащему партийного центра не к лицу. Кроме того, некоторые обвиняют тебя в горячности, невыдержанности; словом, говорят, что не умеешь ты уживаться с людьми. Делопроизводитель должен иметь подход к каждому человеку, будь он даже последним идиотом. Лишь бы тянул руку за нас. Но, с другой стороны, в твоих способностях, особенно в трудолюбии и честности, никто не сомневается. Не обижайся за откровенность… мы ведь свои люди.

Домантас напряженно слушал. Он даже не мигал, положил руки на стол и всем телом подался вперед. Лишь после того как Мурза замолчал, он шевельнулся и, будто оправдываясь, пробормотал:

— О, конечно, пожалуйста, пожалуйста… Мне очень интересно.

— Вот, значит, какие дела… Но не падай духом, братец. — Мурза сделал паузу и торжественно объявил: — С первого ты получаешь место директора департамента! Я уже и с министром говорил. Уберут там одного не нашего человека, и все будет в порядке… Согласен?

— А в каком министерстве? — взволнованно и удивленно спросил Домантас.

— Департамент экономики министерства сообщений. Правда, в основном будешь иметь дело с чистой бухгалтерией… Но ведь у директора неплохой оклад!

Домантас перевел дух, будто проглотил большой кусок, откинулся на спинку стула и заморгал. Он взял было вилку, потом положил ее, отодвинул тарелку, благодарно взглянул на Мурзу и мягко, радостно проговорил:

— Согласен. Спасибо.

— Одной благодарностью не отделаешься, придется кое-что добавить… Ну, скажем, что получу я? — Мурза, улыбаясь, смотрел на Домантаса и ждал ответа.

— Получите мою глубокую признательность.

— Ну, этого недостаточно! — протянул Мурза, довольный собой и Домантасом. — Ты должен будешь всегда поддерживать в партии мою позицию.

— Я и так поддерживал бы вас… Но разве это может что-нибудь значить? Особенно такой незначительный голос, как мой… — ответил Домантас, разглядывая рюмку, которую крутил в пальцах.

— О, не скажи, в партийных верхах тебя ценят как человека объективного и честного. Но, с другой стороны, у тебя есть враги, как, впрочем, и у меня самого. Но я их нисколько не боюсь! — Он налил вина. — Голова у меня вечно набита разными идеями, и как раз в ближайшее время я собираюсь приступить к осуществлению кое-каких своих замыслов… Правда, в основном это касается бизнеса, но бизнес будет полезен нам всем. Итак, за директора!

* * *

Домантас возвращался от Мурзы в отличном настроении, со светлыми мечтами о будущем. Не столько радовали его хорошее место и большой оклад, сколько сознание собственной значимости и убеждение в том, что вот, мол, и он кое-чего достиг!

Погрузившись в свои мысли, он быстро шагал, размахивая руками, ничего вокруг не замечая. Знакомые приподнимали шляпы, но он не обращал на них внимания. Он думал о своих новых обязанностях, о том, как будет чувствовать себя на столь ответственной работе, достоин ли этого места и громкого титула «директор».

Взбираясь к себе на гору, прямо-таки бегом бежал, да так легко, словно кто-то невидимый его нес. Радость распирала грудь, патриотическая гордость будила желание работать, творить, бороться…

Он назначен на важное место, у него теперь большие права и привилегии, но одновременно это налагает на него и большую ответственность! Ответственности он не боялся — ему доверили, оценили его личность! Хотя и прежде не жалел он сил ради блага Литвы, теперь любая жертва с его стороны не была бы слишком большой…

Да, он, Викторас Домантас, никогда не требовал дивидендов за свой патриотизм, всем сердцем осуждал разных «патриотов от коммерции», мечтал лишь о том, чтобы его поняли и дали возможность выполнять работу, полезную родной стране, в соответствии с его способностями. То, что общество делилось на классы сыновей и пасынков, он считал величайшей несправедливостью. Если когда-нибудь доведется ему пользоваться большим авторитетом, он употребит все свое влияние, чтобы уничтожить неравноправие среди соотечественников! Тут не должно быть места пассивности и равнодушию!

Свернув в свою неосвещенную улочку на Зеленой горе[6], он замедлил шаг, смахнул со лба пот и подумал, улыбаясь, как сообщит жене эту великую новость. Вот удивится, вот обрадуется!

Домантене, уложив Альгирдукаса спать, читала очередной роман. Когда вошел муж, она отложила книгу и, словно предчувствуя что-то, ждала его слов. Домантас мельком взглянул на жену и, прикинувшись расстроенным, процедил:

— Плохая новость, Зинут… Отказали мне от места делопроизводителя.

Домантене вскочила, на цыпочках подошла к нему и с гримаской огорчения на лице запричитала:

— Что же теперь будет! Ах, ах… Отказали от места делопроизводителя… И назначили директором департамента! — ликующим голосом закончила Зина и бросилась к мужу. Она долго целовала его, гладила темные пряди волос и, чувствуя себя наверху блаженства, повторяла: — Директор департамента! Господин директор…