Капитан Арена - [87]

Осмотрев город, мы направились к баракам. Это был, как мы уже говорили, своего рода лагерь, раскинутый на лугу, который прилегал к монастырю капуцинов и почти весь находился в окружении живой изгороди, напоминая какой-нибудь город внутри крепостных стен; дощатые строения, крытые соломой, были поставлены в четыре ряда, как бы образуя две улицы, за пределами которых были разбросаны жилища тех, кто никогда не желает поступать, как все другие, и построил себе что-то вроде загородных домов; наконец, были еще и те, кто посреди всеобщего разорения захотел сохранить свое аристократическое положение: они отказались опускаться до простых лачуг и пребывали в своих распряженных экипажах, в то время как кучер устроился на козлах, а слуги расположились на задке кареты. По утрам на краю луга образовывался своеобразный рынок: повара и кухарки ходили туда за провизией; затем на своего рода импровизированных печах, находившихся за каждой лачугой, кое-как готовили пищу, а затем поедали ее за столом, накрытым, как правило, у двери, так что вследствие привычки обедать с часа до двух, которую сохранили жители Козенцы, эти трапезы весьма напоминали братские пиршества спартанцев.

Ничто, впрочем, за исключением собственного зрения, не может дать истинного представления о внешнем облике этого стихийно возникшего городка, где домашняя жизнь всего населения была выставлена напоказ, начиная с самых низших уровней вплоть до самых высших ступеней; начиная с глиняной миски и кончая серебряной супницей; начиная от жалких макарон, сваренных в воде и составляющих полный обед, до роскошной трапезы, где они являются лишь простым первым блюдом. Мы пришли в самый разгар всеобщего пиршества, и оно предстало перед нами своей самой своеобразной и самой любопытной стороной.

Во время нашего продвижения посреди этого двойного ряда столов у двери одного, более просторного, чем другие, барака мы увидели обедавшего со своим семейством барона Молло, которому прислуживали лакеи в ливреях. Едва заметив нас, он встал и представил нас своим сотрапезникам, предложив занять место среди них; мы поблагодарили его, но отказались, так как только что сами позавтракали. Тогда он велел принести нам стулья, и мы остались ненадолго, чтобы поговорить о случившемся бедствии, ибо легко понять, что именно оно служило предметом общей беседы, и разговор, отклонившись на минуту от этой темы, почти невольно вскоре возвращался к ней при виде окружающей картины.

До четырех часов мы бродили возле бараков, которые стали к тому же местом встреч тех, кто не пожелал покинуть свои дома, хотя число их, надо сказать, было весьма незначительным. Именно там наносили друг другу взаимные визиты и возобновляли общественные связи, которые были прерваны на короткое время произошедшей катастрофой, но, оказавшись сильнее ее, почти сразу восстановились. В четыре часа нас самих ожидал в гостинице обед.

Обед прошел без всяких помех, и в итоге наше глубочайшее уважение к гостинице «Отдохновение Алариха» лишь повысилось. Однако это случилось вовсе не потому, что кухня ее отличалась особой утонченностью или разнообразием, ибо думается, что в течение недели, которую мы там провели, основным блюдом неизменно оставалось рагу из баранины с картофелем. Но мы так давно не видели стола, накрытого довольно чистой белой скатертью, с фарфором и серебром, что почитали себя счастливейшими людьми на земле, вновь обретя эти первостепенной необходимости излишества.

Пообедав, мы пригласили нашего пицциота и расплатились с ним; как мы и предполагали, после оплаты его услуг у нас оставалось что-то около пиастра — все наше достояние на тот момент; поэтому никогда еще ни один голландский негоциант не ожидал судна с грузом из Индии с таким нетерпением, с каким мы дожидались нашей сперонары.

В шесть часов стемнело, а ночое время было грозным: каждая ночь, начиная с той, когда произошел первый толчок, отмечалась новыми сотрясениями и бедствиями; земля обычно приходила в движение от полуночи до двух часов, и понятно, с какой тревогой все население ожидало этого неизбежного повторения роковых событий.

В семь часов мы вернулись к баракам: почти все они освещались фонарями, причем некоторые из этих фонарей были позаимствованы с экипажей владельцев и казались планетами среди обычных звезд; поскольку погода стояла довольно хорошая, все вышли на воздух прогуляться, однако в движениях, в голосе и даже во вспышках веселья всех этих людей было нечто резкое, судорожное, исступленное, что выдавало общую тревогу. Все разговоры вертелись вокруг землетрясения, и то и дело слышались слова, повторяемые почти как молитва: «Наконец-то Господь Бог, возможно, смилуется над нами, и этой ночью землетрясения не будет».

Такое пожелание, повторенное столько раз, что Господь не мог не услышать его, в сочетании с нашей неизменной недоверчивостью, заставило нас, все еще ощущавших сильную усталость из-за предыдущих утомительно проведенных ночей, вернуться в гостиницу к десяти часам. Прежде чем пойти к себе, нам любопытно было еще раз бросить взгляд на нижнее помещение: там все оставалось в прежнем положении. Каноник, лежа в своей кровати, читал молитвы, по-прежнему охраняемый четырьмя кампиери; торговцы скотом играли в карты, а другая группа продолжала пить и есть в ожидании конца света.