Капитан Арена - [81]

Невозможно описать ночь, которую мы провели. Самый крепкий организм не выдержал бы трех подобных ночей. Рассвет застал нас продрогшими и совершенно разбитыми; но так как нам казалось, что лучшее средство от нашего недомогания — это воздух и солнце, то мы не заставили ждать нашего проводника, который ровно в шесть часов утра стоял у двери с двумя мулами. Мы расплатились с хозяйкой, внесшей в счет все, что нам было подано, как нами съеденное, и потребовавшей четыре пиастра, которые мы уплатили без малейшего сопротивления, так нам не терпелось покинуть это жуткое место. Что же касается нашего чичероне, то, не увидев его, мы предположили, что причитавшееся ему вознаграждение было включено в счет.

Итак, мы направились к Вене, которая находится на пять миль глубже в горах, чем Майда. Но через двадцать минут пути мы услыхали позади громкие призывные крики и, обернувшись, увидели нашего карабинера при полном вооружении, во весь опор скакавшего вслед за нами на лошади. Вначале мы решили, что, не слишком обрадованный вчерашним приемом, он направил судье некий лживый рапорт и получил разрешение арестовать нас; однако мы были приятно удивлены, увидев, как из седельной кобуры он достает бутылку водки, а из кармана — два небольших стакана. Будучи верным данному слову выпить с нами на дорогу, но прибыв слишком поздно, чтобы доставить себе это удовольствие, он оседлал лошадь и пустился вдогонку за нами. Так как намерение явно было добрым, хотя образ действия несколько необычным, мы не могли не ответить на его любезность. Каждый из нас взял по стаканчику, он — бутылку, и мы выпили тост за здоровье короля Фердинанда, после чего, по-прежнему храня верность продемонстрированным им революционным принципам, карабинер пожелал непременно провозгласить еще и тост за здоровье короля Луи Филиппа. Затем, после нашего отказа выпить еще по стаканчику, он снова подал нам руку и умчался тем же галопом.

Жаден уверял, что именно верный солдат его величества короля Фердинанда получил большую часть из наших четырех пиастров, а так как Жаден — человек, исполненный здравого смысла и проницательности в отношении людских слабостей, то я склонен верить в его правоту.

БЕЛЛИНИ

После полутора часов пути мы прибыли в Вену.

Проводник не обманул нас, ибо с первых же слов, адресованных нами к местному жителю, легко было понять, что язык, на котором мы с ним говорили, был ему совершенно неизвестен, точно так же как нам неизвестен был тот, на каком он отвечал нам; однако из этой беседы явствовало, что наш собеседник говорит на греко-италийском наречии, а деревня была одной из тех албанских колоний, которые переселились из Греции после завоевания Константинополя Мехмедом II.

Наше вступление в Вену было омрачено печальным происшествием: Милорд начал с того, что задушил албанского кота, который, по совести говоря, ввиду древности его происхождения и трудности обсуждения цены, не мог соответствовать стоимости итальянских, сицилийских или калабрийских котов и потому обошелся нам в четыре карлино: при нашем финансовом положении это являлось серьезным уроном, и потому Милорд немедленно был взят на поводок, чтобы подобное бедствие не повторилось.

Это убийство и крики — не жертвы, нет, а ее владельцев — послужили причиной скопления всей деревни, и, глядя на повседневные платья скопившихся вокруг нас женщин, позволительно было сделать вывод, что их наряды, предназначавшиеся для воскресных и праздничных дней, должны быть очень богаты и очень красивы; поэтому мы предложили хозяйке кота, которая нежно держала покойного на руках, словно не могла расстаться даже с его трупом, довести вознаграждение за понесенный ею ущерб до пиастра, если она изъявит согласие надеть свой самый красивый наряд и позировать Жадену, чтобы он написал ее портрет. Переговоры были долгими: между мужем и женой шли оживленные споры; наконец жена, решившись, пошла домой и через полчаса вернулась в наряде, блиставшем золотом и вышивкой: то было ее свадебное платье.

Жаден принялся за работу, а я тем временем попытался раздобыть что-нибудь на обед, но, несмотря на все мои усилия, мне не удалось купить даже хлеба. Неоднократные попытки проводника, предпринятые в том же направлении, были столь же неудачны.

Через час Жаден закончил свой рисунок, и тогда, поскольку было ясно, что, если только мы не съедим кота, который проделал путь от прославления к поруганию и которого двое ребятишек таскали за хвост, у нас не будет возможности утолить голод, мучивший нас с того же часа вчерашнего дня, мы не сочли уместным оставаться долее в греческом поселении и снова сели в седло, чтобы выехать на большую дорогу. По пути нам попалась каштановая роща, наш вечный источник съестных припасов, так что мы набрали каштанов, развели огонь и пожарили их — это и был наш обед, после чего снова двинулись в путь.

Около трех часов пополудни мы опять попали на большую дорогу: пейзаж по-прежнему поражал своей красотой, а покинутая нами дорога, шедшая вверх уже около Фондако дель Фико, продолжала подниматься еще выше; в результате этого непрерывного подъема еще через час пути мы оказались на самой верхней точке, откуда увидели вдруг два моря, то есть залив Санта Эуфемия слева от нас и залив Скуиллаче — справа. На берегу залива Санта Эуфемия видны были развалины двух строений, рухнувших той ночью, когда мы сами чуть было не потерпели крушение. На берегу залива Скуиллаче раскинулся на довольно значительном пространстве город Ка-тандзаро, прославившийся несколько лет назад чудесной историей папаши Теренцио, портного. Проводник попытался показать нам в нескольких сотнях шагов от моря дом, где и поныне жил этот счастливый вдовец; но, несмотря на все наши усилия и желание, с того расстояния, на котором мы находились, оказалось невозможно различить его среди двух или трех сотен других точно таких же домов.