Капитан Арена - [83]

Узнав, что у меня для него есть письмо от автора «Сомнамбулы» и «Пуритан», герцог ди Нойя прислал за ним. Я пошел к герцогу и показал ему письмо, но не отдал его. Это письмо стало для меня святыней: оно свидетельствовало не только о том, что я знал Беллини, но еще и о том, что я был его другом.

Ночь выдалась дождливая, и, судя по всему, заметного улучшения погоды в течение дня не предвиделось, а день нас ожидал долгий и утомительный, ибо остановиться нам можно было только в Рольяно, то есть примерно в десяти льё от того места, где мы находились. Было восемь часов утра; предполагая сделать в дороге двухчасовую остановку для нашего проводника и мулов, мы не могли, стало быть, надеяться добраться до места раньше восьми часов вечера.

Едва мы тронулись в путь, как снова пошел дождь. Месяц октябрь, обычно довольно хороший в Калабрии, совсем испортился из-за землетрясения. Впрочем, вот уже два или три дня, по мере того как мы приближались к Козенце, землетрясение становилось причиной или, скорее, предлогом всех случавшихся с нами бед. Как летаргия в «Единственном наследнике».

Около полудня был устроен привал: на этот раз мы позаботились захватить с собой хлеба, вина и жареного цыпленка, так что для отличного обеда нам недоставало лишь солнечного луча; мало того, погода портилась все больше, по небу бежали огромные темные тучи, гонимые южным ветром, который, предвещая нам бурю, имел вместе с тем и свою хорошую сторону, ибо вселял в нас уверенность в том, что если не случится подвоха с его стороны, то сперонара находится на пути к нам. Наше воссоединение становилось неотложным по тысяче причин, главной из которых было полнейшее оскудение наших денежных средств в самом скором времени.

Около двух часов буря, угрожавшая нам с самого утра, разразилась: надо испытать на себе бурю в южных странах, чтобы иметь представление о той сумятице, какую могут внести в природу ветер, дождь, гром, град и молнии. Мы двигались по невероятно обрывистой дороге, идущей над пропастью, поэтому время от времени, оказавшись среди подгоняемых ветром быстро бегущих облаков, вынуждены были останавливать своих мулов, ибо вполне возможно, что, переставая что-либо видеть в трех шагах вокруг, верховые животные могли сбросить нас вниз с какого-нибудь утеса. Вскоре ко всему прочему присоединились бурные потоки воды, низвергавшиеся с горных круч; наконец наши мулы встретили на своем пути что-то вроде рек, которые пересекали дорогу и в которые они погружались сначала до колен, затем до живота, а потом, наконец, мы и сами оказались по колено в воде. Положение становилось все более тягостным. Нескончаемый дождь пронизывал нас до костей; окутывавшие нас облака, гонимые теплым дуновением сирокко, убегали, покрывая наши лица и руки своего рода потом, который мгновение спустя при соприкосновении с воздухом заледеневал; наконец, эти потоки, все более стремительные, эти водопады, все более бурлящие, угрожали увлечь за собой и нас. Даже проводник казался обеспокоенным, хотя он, казалось бы, должен был привыкнуть к таким катаклизмам; да и животные разделяли общий страх: всякий раз при виде потока Милорд жалобно скулил, а мулы вздрагивали при каждом ударе грома.

Непрекращающийся дождь, нескончаемые облака, встречающиеся на каждом шагу водопады сначала вызывали у нас, пока мы еще сохраняли внутри себя какое-то тепло, самые приятные ощущения; но мало-помалу нас настолько пробрало холодом, что мы едва уже замечали, что ступаем посреди этих неизвестно откуда взявшихся рек. Мной овладело такое отупение, что я уже не чувствовал, сжимаю ли ногами своего мула, и не видел никакой побудительной причины сохранять равновесие, как делал это до тех пор, иначе, чем чудом, и потому вовсе перестал обращать внимание на верховое животное, предоставляя ему идти куда оно вздумает. Я пробовал разговаривать с Жаденом, но едва слышал собственные слова и уж совсем не слышал ответа. Причем такое странное состояние все усугублялось; тем временем стемнело, я почти утратил всякое ощущение своего существования, за исключением того машинального движения, какое сообщалось мне моим мулом. Время от времени движение вдруг прекращалось, и я застывал неподвижно; это мой мул, оцепенев, вроде меня, не желал идти дальше, и проводник возвращал его к жизни ударами палки. Один раз остановка затянулась, но у меня не было сил поинтересоваться, чем она вызвана; позже я узнал, что Милорд, тоже совсем выбившись из сил, перестал следовать за нами, и пришлось его ждать. Наконец, по прошествии какого-то времени, которое я затрудняюсь определить, мы снова остановились; я услыхал крики, увидел огни и почувствовал, что меня поднимают над седлом; затем я ощутил острую боль от соприкосновения своих ног с землей. Тем не менее я хотел идти, но это оказалось невозможным. Через несколько шагов я полностью потерял сознание и очнулся лишь у яркого огня, покрытый горячими салфетками, которые с поистине христианским милосердием прикладывали к моему телу хозяйка и две ее дочери. Что касается Жадена, то он лучше меня перенес этот ужасный путь, ибо его панбархатная куртка надежнее защищала от непогоды, чем могли это сделать мой суконный плащ и холщовая куртка. Что касается Милорда, то он распростерся на каменной плите, которую согрели горячей золой, и, казалось, совсем лишился сознания: между его лапами играли две кошки, и я решил, что он умер.