Капитан Арена - [27]

И он не заставил нас ждать. Едва мы провели несколько минут в выжидательной позиции, как послышался глухой гул, за ним последовал сильный грохот, словно двадцать артиллерийских орудий прогремели одновременно, и длинный сноп пламени устремился в воздушные просторы, а потом пролился дождем из лавы; часть этого дождя упала назад, в кратер самого вулкана, в то время как другая часть, будто огненный ручей, побежала по склону и с клокотаньем погасла в море. Через десять минут то же явление повторилось, и так каждые десять минут всю ночь.

Признаться, это была одна из самых любопытных ночей за всю мою жизнь; ни Жаден, ни я не могли оторваться от этого страшного и великолепного зрелища. Случались такие взрывы, что весь воздух, казалось, приходил в движение, и чудилось, будто видишь, как остров дрожит, словно испуганный ребенок. Однако лишь Милорда этот фейерверк приводил в состояние неописуемого возбуждения; он то и дело собирался прыгнуть в воду, чтобы проглотить пылающую лаву, которая падала иногда в десяти шагах от нас, напоминая метеор, низвергнувшийся в море.

Что же касается членов экипажа, для которых этот спектакль был привычным, то они спросили нас, не надо ли нам чего-нибудь, и, получив отрицательный ответ, удалились в твиндек, и ни вспышки, озарявшие небо, ни взрывы, сотрясавшие воздух, не повлияли на их сон.

Ну а мы бодрствовали до двух часов ночи и, наконец, сломленные усталостью и сном, решили уйти в свою каюту. Милорда же ничто не могло заставить последовать нашему примеру, и он всю ночь, не переставая, рычал и лаял на вулкан.

На следующий день мы проснулись, как только спе-ронара пришла в движение. С возвращением света гора утратила все свое волшебство.

По-прежнему слышались взрывы, но пламя перестало быть видимым, и лава, этот пылающий в ночи ручей, днем не отличалась по цвету от красноватого пепла, по которому она текла.

Через десять минут мы снова оказались напротив порта. На этот раз нам не чинили никаких препятствий при входе. Пьетро и Джованни спустились на берег вместе с нами: они хотели сопровождать нас в нашем восхождении на вулкан.

Мы вошли — не в гостиницу (на Стромболи их нет), а в дом, хозяева которого приходились какими-то родственниками нашему капитану. Поскольку пускаться в путь на голодный желудок было бы неосмотрительно, Джованни спросил у хозяев, не будет ли нам разрешено позавтракать у них, в то время как Пьетро пойдет искать проводников; такое разрешение было дано с величайшей любезностью — мало того, хозяин тотчас вышел и вернулся вскоре с самым превосходным виноградом и самыми превосходными индейскими смоквами, какие только можно было найти.

Мы заканчивали завтракать, когда прибыл Пьетро с двумя жителями Стромболи, которые согласились за вознаграждение в полпиастра каждому служить нам проводниками. Было уже около восьми часов утра: чтобы уберечь себя от чересчур сильной жары хотя бы при восхождении, мы сразу двинулись в путь.

Вершина Стромболи находится на высоте всего лишь тысячи двухсот — тысячи пятисот футов над уровнем моря; однако ее склон настолько крут, что подняться на нее прямым путем нет никакой возможности, а надо без конца петлять. Сначала, при выходе из деревни, дорога была достаточно легкой; она шла вверх среди виноградников, увешанных гроздьями винограда, который составляет всю торговлю острова и кисти которого висят здесь в таком количестве, что каждый брал его сколько душе угодно, даже не спрашивая разрешения у владельца; однако, выйдя за пределы района виноградников, мы уже не нашли дороги, и нам пришлось шагать наугад, отыскивая грунт получше и склоны наименее крутые. Несмотря на все эти предосторожности, наступил момент, когда мы вынуждены были подниматься на четвереньках, хотя это было еще не самым страшным: преодолев это место, я обернулся и, увидев почти отвесный склон, ведущий к морю, признаться, с ужасом стал спрашивать, как мы будем спускаться вниз; наши проводники ответили, что спустимся мы по другой дороге, и это меня немного успокоило. Те несчастные, кто испытывает, подобно мне, головокружение, видя пустоту под ногами, поймут мой вопрос, а главное, значение, какое я ему придавал.

После этого опасного участка подъем примерно с четверть часа был более легким, но вскоре мы добрались до места, на первый взгляд показавшегося мне непреодолимым: это был чрезвычайно острый гребень, который образовывал жерло первого вулкана и с одной стороны отвесно вырисовывался над кратером, а с другой спускался к морю весьма крутым скатом, и мне подумалось, что если с одного его бока мне предстоит упасть по вертикали, то с другого я непременно скачусь до самого низа. Даже Жаден, который обычно карабкался по горам, словно серна, никогда не задумываясь о препятствиях на пути, резко остановился, подойдя к этому месту, и спросил, нет ли способа избежать его. Само собой разумеется, это было невозможно.

Пришлось смириться. К счастью, склон, о котором я говорил, состоял из пепла, куда проваливаешься до колен, и самой своей рыхлостью представлял своего рода опору. Так что мы отважились ступить на этот путь, где любой канатоходец потребовал бы шест для балансировки, и с помощью наших матросов и проводников преодолели его без происшествий. Обернувшись, мы увидели Милорда, оставшегося на другой стороне, но не потому, что он испугался головокружения, и не потому, что опасался скатиться в вулкан или в море: ступив лапой в пепел, он счел его температуру достаточно высокой и требующей повышенной осмотрительности; наконец, увидев, что мы продолжаем идти вперед, он решился и, единым духом преодолев опасное место, присоединился к нам, явно обеспокоенный тем, что произойдет дальше после такого начала.