Капитан Арена - [22]

В тот момент там находился лишь один из них — старший. Мы увидели идущего к нам красивого молодого человека лет двадцати двух — двадцати четырех, который еще прежде, чем я назвал ему свое настоящее имя, начал с того, что принял нас с очаровательной любезностью. Он заканчивал завтракать и пригласил нас к себе за стол. Но мы, к сожалению, час назад проявив предусмотрительность, уже позавтракали. Я говорю «к сожалению», так как на столе красовался великолепный лангуст, способный вызвать зависть, в особенности у людей, не лакомившихся им с тех пор, как они покинули Париж. Поэтому я не мог удержаться и не спросить у молодого человека, в какой части архипелага ловят столь достойных ракообразных. Он ответил, что лангусты водятся в окрестностях Панареа и что если у нас есть желание отведать их, то нам всего лишь следует предупредить нашего капитана, чтобы, проплывая мимо этого острова, он сделал соответствующие запасы.

Я записал это важное сведение в свой путевой дневник.

Когда наш хозяин поднимался из-за стола, появился и младший брат: это был молодой человек лет семнадцати-восемнадцати. Старший тотчас представил нам его, и юноша приветствовал нас столь же радушно. Они жили вдвоем, одни, обособленно от всех, посреди страшного здешнего населения — лишь тут мы узнали то, что не было известно нам прежде: за исключением двух братьев, остров был населен только каторжниками.

Хозяева пожелали лично показать нам свои владения и потому вновь прибывший, спеша присоединиться к нам, съел два сырых яйца и остатки лангуста. После чего молодые люди сообщили нам, что они в полном нашем распоряжении.

Первой достопримечательностью, какую они предложили нам посетить, был маленький подводный вулкан, в радиусе от пятидесяти до шестидесяти футов разогревавший воду до восьмидесяти — восьмидесяти пяти градусов: именно там они и варили яйца. Увидев, как при упоминании этой кулинарной уловки по нашим губам пробежала недоверчивая улыбка, они подали знак одному из каторжников, тот побежал в дом и тотчас принес маленькую корзинку и два яйца, чтобы немедленно провести для нас этот опыт.

Корзинка заменяла половник или кастрюльку; ее опустили на воду, и под весом своего содержимого она погрузилась до середины своей высоты; не выпуская из рук часы, ее оставили на три минуты в море, и яйца оказались сваренными всмятку.

Так что, к нашему величайшему смущению, опыт удался. Одно из яиц, очищенное с положенной осторожностью, выглядело весьма аппетитно. Его отдали одному из сопровождавших нас каторжников: тот в один прием проглотил его под носом у Милорда, который ко всему этому спору проявлял интерес лишь постольку, поскольку надеялся, что ему предложат результаты опыта.

Я испытывал огромную слабость к Милорду и потому собирался вознаградить его за испытанное разочарование, отдав ему второе яйцо, но тут Жаден заметил, что оно треснуло во время варки и внутрь него просочилась морская вода; это обстоятельство следовало принять во внимание: смесь морской воды, серы и яичного желтка могла представлять опасность; и как ни жаль мне было лишать Милорда того, что он считал своим по праву, я выбросил яйцо в море.

Милорд следил за обсуждением с таким умным видом, который ясно показывал, что, не вполне понимая наш диалог, он, тем не менее, сознавал, что разговор идет о нем; едва увидев, как я бросаю яйцо в море, он одним прыжком преодолел половину расстояния, на какое я закинул яйцо, и рухнул в кипящую воду.

Понятно удивление бедного пса: будучи весьма далек от науки, изучающей вулканы, он считал, что прыгает в холодную воду, а очутился в жидкости, нагретой до восьмидесяти пяти градусов; поэтому, пронзительно взвизгнув и не обращая больше внимания на яйцо, он поплыл к берегу, глядя на нас расширившимися пылающими глазами, выражение которых как нельзя более ясно свидетельствовало о глубоком изумлении, охватившем его.

Жаден ждал Милорда на берегу; едва тот ступил на землю, он тотчас схватил его на руки и со всех ног бросился бежать на пятьдесят шагов подальше от того места, чтобы окунуть пса в холодную воду; однако Милорд, как и положено ошпаренному псу, менее всего был расположен проводить новый опыт: между ним и Жаденом завязалась ожесточенная борьба, и впервые в жизни он позволил себе впиться клыками в руку своего августейшего хозяина; правда, попав в холодную воду, Милорд осознал размеры своей вины и, то ли испытывая великое облегчение от смены температуры, то ли опасаясь, что, если он выберется на землю, его будет ждать заслуженное наказание, упрямо отказывался выйти из моря.

Поскольку не существовало никакой опасности, что Милорд потеряется, ибо он не был настолько глуп, чтобы пытаться вплавь добраться до Липари, Сциллы или Мессины, мы оставили его барахтаться в воде и, покинув побережье, углубились во внутреннюю часть острова; и тогда все произошло так, как мы и предполагали. Увидев, что мы отошли от него на сто шагов, Милорд сразу же выбрался на берег и стал следовать за нами на почтительном расстоянии, останавливаясь и садясь, как только мы с Жаденом оборачивались, чтобы посмотреть на него; для тех, кто знал его характер, такое поведение свидетельствовало о проявляемом им крайнем недоверии, а так как недоверие — это основа безопасности, то вскоре мы и вовсе перестали проявлять беспокойство о нем и продолжали двигаться вперед.