Кант: биография - [85]
Канту оказалось гораздо труднее разобраться со своими привязанностями, преданностями, долгом верности, благодарности и отсутствия злого умысла, чем старым и новым партнерам в браке и другим их друзьям. Он повел себя, по мнению Гиппеля, в высшей степени неделикатно и неуклюже, решив порвать с Марией Шарлоттой и своими ближайшими друзьями. Мы можем только представлить, что Кант сказал и сделал и как это повлияло на его друзей, поскольку Гиппель так и не написал для нас свою комедию в пяти действиях. Однако ясно, что Гиппель, обладавший большой наблюдательностью, посчитал, что это стоит комедии. Можно только сожалеть, что он так ее и не написал (или, наоборот, радоваться этому) – одно очевидно: Кант был бы одним из персонажей, над кем мы бы сегодня смеялись. Кант сам признавал, что сыграл вовсе не достойную роль во всей этой истории. Если бы добропорядочных кёнигсбержцев попросили охарактеризовать характер Канта в тот период, многие назвали бы его неоднозначным.
Если роман Гёшена и Марии Шарлотты дал злым языкам недостаточно сведений об ученой элите Кёнигсберга, чтобы вдоволь попрактиковаться в сплетнях, скоро они получили новый материал: спустя недолгое время оказалось, что жена Кантера неверна мужу. Кантер стал в Кёнигсберге посмешищем. Как обычно бывает в таких случаях, в советах недостатка не было. Крикенде, который встретил Кантера в одном из своих путешествий в Берлин, написал Шеффнеру, что Кантеру «не стоит столько путешествовать», потому что с «красивыми молодыми женщинами, когда их мужей нет дома», случаются разные странности[689]. Гиппель был не столь милосерден: «Эта женщина открыла мне правду: глупую жену соблазнить легче, чем умную, и больше чести и покоя жить с последней»[690].
Если до всех этих скандалов Канта еще как-то интересовал брак, он, вероятно, потерял к нему в итоге всякий интерес. Мария Шарлотта, кажется, необратимо повлияла на его взгляд на женщин и женитьбу. В случае Гиппеля это определенно так. Он писал в своем «Очерке о браке» в 1769 году: «Жениться же, на самом деле, может лишь дурак, злодей и священник. Последний привык быть связанным обязательствами; злодей желает, чтобы его жена была ему неверна, а дурак верит, что она ему верна»[691]. Сам он решил годом раньше, что никогда не женится. Его решение было столь твердым, что он думал, что «этот узел никогда не развязать»[692]. Гиппель так и не передумал. Сомнения Канта в отношении брака, вероятно, относятся к тому же времени. В марте 1770 года он все еще, кажется, был бы не против жениться. Во всяком случае, в тот год Гиппель написал Шеффнеру, что он видел Канта и «не уверен», может ли тот, получив заверение, что станет профессором математики, «не оказаться женихом в любой миг, ведь говорят, что он не то чтобы против совершить такой нефилософский шаг»[693]. Но Кант так его и не совершил. Дожив до 46 лет и посмотрев на то, что случилось с некоторыми его друзьями, он испытывал неоднозначные чувства по поводу брака. Во всяком случае, мы знаем из его лекций по антропологии, что он считал, что молодая жена имеет власть над своим более старым мужем, а «молодой муж имеет власть над своей более старой женой»[694]. Учитывая обычаи времени, перспективы вряд ли казались ему благоприятными.
Кант сформулировал максиму: «Не должно жениться». Фактически, когда бы Кант ни хотел указать, что конкретное, очень редкое исключение из максимы может быть приемлемо, он говорил: «Правило гласит: не следует жениться! Но давайте сделаем исключение для этой достойной пары». Правила и максимы могли иметь исключения, и не только касаемо брака. Но точно так же, как только исключительный брак был для него приемлемым исключением, так и максимы можно было нарушать лишь очень редко. Высказывание Кант позаимствовал у Михаэля Рихея (1678–1761), который написал в 1741 году стихотворение, где пытался доказать посредством принципа достаточного основания, что не следует жениться или, возможно, «не обязательно» (muß nicht) жениться. Осознанно или бессознательно, Кант заменил muß nicht на soll nicht[695].
В те годы он еще больше укоренился в литературном мире Кёнигсберга. Он познакомился с большинством начинающих молодых писателей города, а также, так или иначе, с уже более заслуженными писателями. Гамана, который был одной из центральных фигур, Кант хорошо знал, даже если они и не всегда ладили. Гиппель, друг и студент Функа и всегдашний враг Гердера, был тогда хорошим другом Гамана и тоже сблизился с Кантом. Линднер, друг Канта со студенческих лет, вернулся в Кёнигсберг в 1765 году. Сомнительно, чтобы профессор поэзии разделял восторг Канта по поводу стихотворения Рихея о браке, но они во многом схоже смотрели на немецкую литературу. Шеффнер, опубликовав рискованные стихи «а-ля Грекур» в 1761 году, занял пост секретаря в военном министерстве в Кёнигсберге в 1765–1766 годах. Он стал лучшим другом Гиппеля в это время[696]. После того как он уехал из Кёнигсберга, они все еще поддерживали тесный контакт. Так, он говорит:
Поскольку я приезжаю к Гиппелю на каждое Рождество и на Пасху, то возобновил и знакомство с Кантом, который, как теперь может прочесть целый мир, сочетает в обществе остроумие и серьезность. Мы часто прекрасно беседовали у Канта с семи до восьми часов вечера. Там я сблизился также с И.Г.Гаманом, человеком железной твердости характера с сердцем, полным любви к человечеству, с неограниченной фантазией и с поистине замечательной смесью детскости и горячности страстного человека. Даже не желая учить других, он оказывал большое влияние на дух своих молодых друзей, что очень благоприятно на них сказывалось. Его дом был хаотичным складом
