Кант: биография - [53]

Важнее этих теологических размышлений – тот факт, что Кант не объясняет природу никакими теологическими принципами. Телеологические соображения, основанные на планах Бога или на принципе достаточного основания, не имеют для Канта места в физике. Кантовское механистическое объяснение мира отказывается от них. Ему нужны только материя и сила. «Дайте мне материю, и я покажу вам, как возник мир».

Доктрина, которую Кант развил во «Всеобщей истории», очень походила на теорию, выдвинутую в 1796 году Лапласом. Поэтому в XIX веке она была известна и высоко ценилась как «теория Канта – Лапласа»[395]. Однако кажется, что она не оказала особого влияния при жизни Канта. Отчасти из-за банкротства издателя большая часть тиража книги Канта была уничтожена (eingestampft), а оставшиеся экземпляры продавались только в 1760-е годы, не вызвав особого ажиотажа. Таким образом, вторая попытка Канта стать популярным автором, известным за пределами Кёнигсберга, тоже провалилась. Сомнительно даже, видел ли работу Фридрих II, которому она была посвящена.

Как магистру и приват-доценту, Канту теперь было позволено преподавать[396]. Он не получал жалования в университете, ему приходилось жить на ту плату, которую он брал со студентов, ходивших его лекции. Сколько у него было денег и насколько хорошо он жил, зависело от количества студентов, которых он мог привлечь. Заработать таким образом на жизнь было трудно, и многие приват-доценты вынуждены были полагаться на другие источники дохода.

Лекции и диспуты магистров проводились не в официальных аудиториях университета, а в частных лекционных помещениях, которыми магистры владели или которые снимали. Боровский пишет:

Я был на его первой лекции в 1755 году. Он жил в то время в доме профессора Кипке в Нойштадте, и у того был довольно большой лекционный зал. Зал, равно как и лестница и прихожая, были заполнены каким-то неимоверным количеством студентов. Это, казалось, совершенно смутило Канта. В такой непривычной обстановке Кант почти растерялся, говорил даже тише, чем обычно, и часто поправлял себя. Это лишь дало нам только более живое и удивительное впечатление о человеке, которого мы считали самым ученым и который виделся нам просто скромным, а не пугливым. На следующей лекции дела приняли совсем другой оборот. Его манера чтения лекции была, как и на всех последующих лекциях, не только обстоятельной, но и свободной и приятной[397].

Все профессора и приват-доценты должны были читать свои лекции на основе учебника или «компендиума». Некоторые следовали ему рабски и педантично. Боровский рассказывает, что Кант не придерживался своих компендиумов строго[398]. Скорее он лишь следовал тому порядку, в котором авторы располагали материал, и предлагал под их заголовками свои собственные наблюдения и теории. Часто он отвлекался и добавлял замечания, которые, как утверждает Боровский, «всегда были интересными». По-видимому, он рано выработал привычку пресекать эти отступления, когда они начинали уводить слишком далеко от предмета разговора, говоря «и так далее», «и тому подобное». Кант демонстрировал на лекциях свой сухой юмор, очевидно, никак не намекая, когда следует смеяться. Сам он «почти никогда не смеялся», и «даже когда он заставлял слушателей смеяться, рассказывая смешной анекдот», сам не менялся в лице[399]. Необычные наряды студентов он находил обескураживающими.

Лекции Канта не отличались большим вниманием к дидактическим методам. Он не повторял основных моментов своего изложения и не разжевывал все до мелочей, чтобы успевали даже самые медленные студенты. «Заставить их понимать», по словам одного из его первых студентов, – был не его подход. Его нужно было слушать внимательно, иначе отстанешь. Кант не ценил подробных конспектов, считая, что многие из конспектирующих записывают то, что неважно, и пренебрегают тем, что действительно важно. На уточняющие вопросы он отвечал охотно – по крайней мере в молодые годы. По словам Боровского,

…лекции Кант читал свободно, приправляя их шутками и добрым юмором, нередко – цитатами из только что прочитанных книг, иногда анекдотами, которые, впрочем, всегда были в тему. Никогда не слышал, чтобы он произносил (сексуальные) двусмысленности, которыми многие другие преподаватели хотели оживить свои выступления и как следствие отпугивали хороших и благовоспитанных юношей от своих лекций.

Кант не желал «последователей», говоря: «Вы научитесь у меня не философии, а философствованию, не повторению мыслей, а мышлению»[400]. Он призывал студентов к тому, чтобы упорядочивать собранную информацию по разным рубрикам и всегда спрашивать себя, когда они читают или слышат что-то новое: «Под каким заголовком или в каком порядке это должно располагаться – куда вы это поставите?» Он также советовал студентам вести общую тетрадь для записей (Miszellaneen), разграниченную в соответствии с разными науками, в помощь зачастую обманчивой памяти[401]. Кант был популярным лектором с самого начала; его аудитории всегда были полны. В феврале 1757 года Готлиб Иммануил Линднер спрашивал в письме: «Магистр Кант все еще убережен от суда инквизиции, судящей за остроумие?»