Кант: биография - [101]

Опубликовав в 1771 году перевод заключения первой книги «Трактата», Гаман преследовал ту же цель, а именно напомнить тем, кто слишком уверенно полагается на разум, что это всегда серьезная ошибка. Более того, текст также предлагает естественную веру, или Glaube, как решение в ответ на то неизбежное отчаяние, которое следует из философствования. Человеческая природа не только сильнее разума, в ней также заключается решение всех проблем, создаваемых философией. Будь философом, но прежде всего будь человеком. Не относись к философии слишком серьезно. Скептически относись даже к самому скептицизму. Полагайся на веру, а не на разум. Главным адресатом Гамана был Кант, но он хотел напомнить об этом и публике в целом. Перевод из Юма следует рассматривать как завуалированный ответ кантовской диссертации. Гаман напоминал Канту, что новый кантовский догматизм в отношении чистого разума, очень сильно расходящийся с его же более ранним «квази-юмовским» периодом, это тупик, ведущий лишь к того рода отчаянию, которое Юм выражает в «Ночных размышлениях». Он также напоминал Канту, что Юм преодолел это отчаяние при помощи своей концепции «верования» или «веры». И все же Кант, который прислушивался к Юму, Ламберту, Мендельсону и Герцу, когда перерабатывал свою спекулятивную философию, не был склонен так же внимательно отнестись к более радикальной критике Гамана.

Моральная философия Канта около 1770 года: «Вся моральность основана на идеях»

О том, что первые данные морального опыта чрезвычайно занимали Канта в 1769 году, можно судить по его записям к лекциям того периода. В них Кант резко противопоставляет системы, которые основывают нравственность на чувстве, и те, что основывают ее на разуме. Он даже утверждает, что все моральные системы следует разделить именно таким образом: на те, что выводят мораль из чувства, и на те, что выводят ее из разума[795]. Соответственно, его также заботит переоценка роли морального чувства. В 1764 году он подчеркивал важность морального чувства и для первого формального, и для первого материального принципа морали. Около 1770 года он делает утверждения наподобие следующих: «Учение о моральном чувстве есть скорее гипотеза для объяснения феномена нашего одобрения некоторых действий, чем то, что могло бы определить максимы и первые принципы, объективно действенные в отношении того, что нам следует одобрить или отклонить, сделать или не сделать»[796].

Кант теперь подчеркивает зависимость нравственного чувства от логически первичного и независимого рационального принципа. Так, он утверждает:

Моральное чувство – не изначальное чувство. Оно основывается на необходимом внутреннем законе, который заставляет нас рассматривать и ощущать себя с внешней точки зрения. Мы чувствуем себя в целом, так сказать, в личности разума, и рассматриваем свою индивидуальность как случайный субъект или как акциденцию всеобщего[797] .

Условия, без которых одобрение действия не может быть всеобщим (не может быть подчинено какому-либо всеобщему принципу разума), являются моральными… Одобрение действия не может быть всеобщим, если не содержит оснований для одобрения, не имеющих никакого отношения к чувственным побуждениям действующего [субъекта] [798].

Соответственно,

Первый предмет исследования таков: каковы первые принципы морального суждения. то есть каковы высшие максимы нравственности и каков их высший закон.

2. Каково правило их применения. к объекту суждения. (Симпатия к другим и беспристрастный зритель.) 3. Посредством чего нравственные условия становятся мотивами (motiva), то есть на чем основывается их движущая сила (vis movens) и, стало быть, их применение к субъекту? Это прежде всего мотив (motivum), по своему существу связанный с моральностью, а именно быть достойным счастья[799].

Эти отрывки раскрывают давний долг Канта учению Юма о моральном одобрении в терминах «определенной структуры и ткани разума» рассудительного зрителя и содержат также начала учения Канта о моральности в терминах обобщенных максим и чистого разума. Действительно, ощущение «себя в целом» или ощущение себя «в личности разума» имеет определенные сходства с более поздней теорией Канта о «божественном человеке в нас» (B597). Это как если бы внешний и по сути «юмовский» наблюдатель был интернализирован и идеализирован. Юм полагал, что может объяснить моральное суждение в терминах «приятного чувства одобрения» со стороны беспристрастного и незаинтересованного зрителя. Кант развивает мысль о полностью рациональном наблюдателе за собой или, лучше сказать, об агенте, разделенном надвое, а именно на нерационального актора и на рационального наблюдателя за этими действиями[800]. Хатчесон и Юм считали (и ранний Кант предполагал), что моральность укоренена в конечном счете в моральном чувстве. Здесь же Кант резко отличает моральные суждения, как чисто рациональные и теоретические, то есть не имеющие применения, от применения таких принципов, что уже предполагает чувство. Он прямо говорит: «мораль должна рассматриваться чистой, без чувственных мотивов (motiva sensualia)»