Кандагарский излом - [14]

Но что дальше? Где гарантия, что после меня не зайдет служащий или та же мамочка, чтоб вымыть руки малышу? И что тогда? Киллер всех перестреляет — беретта в наплечной кобуре под его курткой. Взять его не возьмут — и думать нечего. Кто? Мамаша? Толстяк? Субтильный паренек-буфетчик? Ни один из них не похож на героя-одиночку. Итог будет не в мою пользу: киллер благополучно или нет — это уже частности — уйдет. Не факт, что не со мной и не положив всех присутствующих. Ситуация еще больше ухудшится — Лялька в таком случае однозначно попадет под удар. Убить его мне? А где гарантия, что он действует один? Наоборот, наверняка с ним в паре минимум двое. А если он обычный курьер? Взял, привез, передал?

Действовать наобум, рискуя жизнью своей — нет проблем, но Лялечкиной — ни за что!

Я принялась вытирать руки одноразовым полотенцем, глядя на свое отражение в зеркале, и поняла, что буду делать: выясню, сколько человек в группе, как куда, для кого, что… А потом сама убью садиста. И пусть умру от вида крови — ерунда!

В этот момент дверь в комнату распахнулась и на пороге появился он. Оглядел стены, пол, шагнул внутрь и проверил кабинки.

— Мы же договорились, — напомнила я в который раз, понимая, что он ищет. И поблагодарила свой инстинкт, что не засыпал, как его не убаюкивали последние шестнадцать лет тоскливо-обыденной жизни. Вот бы сейчас киллер надпись увидел…

— С тобой?

Да, не дурак. И имя у него, наверное, Фома. Неверующий.

Он оглядел меня и кивнул в сторону выхода:

— Плов стынет.

Ели молча. Я завидовала хорошему аппетиту и свежему виду своего соглядатая. Ничего таких не берет. Сколько он по трассе прогнал? Ночь не спал — а посмотришь и не догадаешься. Даже щетины нет — побриться успел, гад. Но больше всего меня нервировали его глаза. Глаза, что я не смогла забыть за долгие годы, они были точь-в-точь. И словно насмешка, плюха — смотрели на меня, принадлежа другому лицу. Осанка, манеры — я могла спутать, забыть. Голос был более хриплым, глухим. Но глаза…

Издевается природа над людьми, как может.

«Хватит ерундой заниматься», — одернула себя.

Вздохнула, через силу запихивая в рот рис. Все правильно, я должна есть, чтоб остаться привлекательной для своих палачей. Гусей перед Рождеством и то откармливают, а я ценнее, я контейнер с органами.

Нет, что за чушь пришла мне в голову? Как я могла сравнить его и этого? Робот-автомат, аппарат по штамповке купюр, и неважно, каким способом. Тот бы на такое не пошел.

Клинит меня. Вижу, чего нет, не вижу, что есть.

Передо мной появилась чашка с чаем и белая баночка с синей надписью.

— Выпей, — приказал киллер.

Яд? Скорей витамины.

Я молча открутила крышку. Внутри были сине-красные капсулы. Что ж, теперь заботясь о моем организме, торговцу живыми органами по логике нужно еще и «орбит» мне выдать.

Я демонстративно закинула капсулу в рот, запила чаем и, качнувшись к мужчине, открыла рот, продемонстрировав отсутствие лекарства за щекой и зубами.

Он одарил меня задумчивым взглядом, выдал пластинку жвачки и забрал банку с капсулами.

Завтрак закончился.

Мы сели в машину, и я для собственного успокоения задала вопрос, чтоб больше никогда не возвращаться мыслями к раритетам, не травмировать себя ненужными воспоминаниями, не выкапывать из глубин памяти боль. Мне ее хватает сейчас и без прошлого.

— Вы убедились в моей лояльности. Может, ответите тогда на один вопрос: как вас зовут?

Он оглядел меня и сухо выдал:

— Павел.

Я вздрогнула и прикрыла веки, чтоб не видеть того, кто смел носить столь дорогое для меня имя, и попыталась утихомирить вмиг расшалившееся сердце. Я понимала: большей боли мне уже не получить и сердце не унять.

Я надолго потеряла дар речи.

У меня, как и у любого, кто дожил до зрелого возраста, был за спиной мешок грехов, воз долгов и мимолетные призраки счастья. Пара тайников в душе, пара могилок несбывшихся надежд. Но маячок же упования на безоблачную старость, не зря прожитую жизнь уже еле тлел, он почти потух еще до встречи с киллером.

Тридцать восемь. Если разобраться, это не возраст и тем более не финиш. Почти середина дистанции, отмеренной нам судьбой, Богом или кем-то иным, кто заведует вопросом жизни и смерти. Самый расцвет, самый пик для осуществления своих чаяний, покорения вершин, на которых обитает надежда, благо, счастье и прочая лирика. Наконец — обретение долгожданных целей… Для меня этот возраст стал рубежом, подведением итогов.

Хорошо, когда жизнь радует и есть еще к чему стремиться, во что верить, ради чего дышать, идти, а порой и ползти. А если нет? А если прошлое как камень на дороге в будущее — не обойти, не сдвинуть?.. А если стыд за прошлые поступки равен страху перед тем, что еще предстоит? А если пора сева прошла, и ты понимаешь, что дожил до поры урожая, и уже начинаешь пожинать плоды. И горьких все больше и больше, а сладких нет совсем… И все чаще задаешь себе вопрос — на что ты потратил почти четыре десятка лет, сто шестьдесят весен и зим? И хочется все сломать, начать путь сначала, с чистого листа написать эссе или пусть маленький, но светлый рассказик о жизни одного очень хорошего человека — себя.