Дядя с нами не пошел — остался на гумне доедать телячий жир.
Братья Маммана стояли в дверях хлева и сокрушенно глядели на нас.
— Ну будет, довольно, — то и дело повторяли они.
Коровам тоже, видно, надоела такая дойка, и они сердито замычали. Одна вдруг отчаянно взревела: это Чернявый с досады укусил ее за сосок.
— Ах вы изверги! — возмущались братья Маммана.
Наконец мы вдосталь напились молока и выползли из хлева чуть ли не на карачках.
— Ой, ноженьки не держат! — жаловался Тури.
Сержант, остававшийся на гумне, разглядывал окрестные холмы и что-то показывал своим солдатам.
— Глянь-ка, — толкнул меня в бок Чернявый. — Ровно кто сигнал подает.
Среди костров, разложенных на холмах, один, самый большой, горел как-то странно: то совсем угасал, а то вспыхивал с новой силой. А другие костры будто откликались ему.
— Уотс ап? — спросил сержант. — Что такой?
Но мы и сами впервые видели такую штуку, поэтому Тури решил разузнать все у братьев Маммана. Однако эти хитрозадые делали вид, будто ничего не понимают и к тому же очень заняты: они поспешно собирали требуху в кастрюлю, чтобы припрятать ее в хлеву. А над горой уже всходила серебристая луна.
— Дядь, а дядь, чего это? — спросил я у дядюшки Микеле, который еще не закончил свою трапезу.
Дядя присмотрелся: вокруг зажигались все новые костры.
— Да-а, голод не тетка! — изрек он, подбирая на гумне остатки требухи. И, наклонившись, прошептал мне на ухо: — Это сестричкам твоим отнесу. А то скоро все соседи нагрянут за мясом. Видал — друг дружке знак подают. — Он распрямился и кивнул американцам. — Гуд найт, господа хорошие!
Не успел он скрыться в темноте, как где-то совсем рядом послышался птичий свист:
— Фьюить! Фьюить!
Сержант растерянно вертел башкой, не понимая, что это за звуки. Меня вдруг осенило; я пересчитал свою шайку и двоих недосчитался.
Лили Марлен, Лили Марлен! —
раздалось сверху из густой листвы, в которой были развешены куски мяса.
Молодая двурогая луна осветила головы Золотничка и Карлика в посеребренных ветвях деревьев. Голоса их то звенели в ночи, то сливались с тихим шелестом листьев.
— Ха-ха-ха, маленки итальянски бойз! — смеялся сержант.
— Мир честной компании!
Мы обернулись: на склоне возникло шесть теней. Братья Маммана тут же попрятались, оставив нас одних.
К нам подошли шестеро мужиков, живших по соседству. Несмотря на то что ночь была теплая, все они были в шапках, и разом их сняли, непонятно перед кем — перед американцами или перед оливами, на которых висело мясо.
— Бог помочь, — сказал один из крестьян.
Золотничок с Карликом оборвали песню.
Сержант, видно, решил, что на него хотят напасть, и выхватил пистолет. Но ему объяснили, что мужики просто пришли на подмогу.
— Карашо! — Он знаком велел им снять мясо и положить на заранее приготовленный брезент.
Крестьяне, забравшись на деревья, стали отвязывать мясо и бросать на землю.
— Мы сами все понесем, к чему вам надрываться! — твердили они.
Сержант почуял неладное: так, чего доброго, он ни куска в штаб не доставит.
И верно, мужики проворно подхватили брезент и двинулись вперед со своей ношей, американцы — за ними.
— Эй, куда это вы? — спросил у крестьян Тури.
— С голодухи, сынок, куда хошь тронешься. В доме-то даже хлеба нет.
Чернявый засмеялся, поняв, что происходит.
— Ты что, заодно с этими ворюгами? — накинулся на него Золотничок.
— А разве сам ты не крестьянский сын? — сказал ему косолапый крестьянин. — Разве твоя семья не голодает?
— Что он сказаль? — спросил сержант; лицо его в лунном свете совсем побелело.
Мы не ответили.
— Я с вам говорийт, итальянски собака! — рявкнул он.
— Да ничего, ничего, — отмахнулся я.
— Скоро увидишь, — нахмурившись, пробормотал Тури.
Не сговариваясь, мы решили помочь своим и еще раз одурачить этих заморских сарацин.
Выйдя на дорогу, мы юркнули в овражек и залаяли по-собачьи. Пока сержант соображал, в чем дело, шестерка вместе с брезентом растворилась в темноте и ползком по кустам зашла американцам в тыл.
Американцы вконец растерялись.
— Чилдрен, чилдрен, мы стреляйт! — вопил сержант.
Но в ответ ему лишь месяц корчился на небе от смеха да ухали филины. Над нами нависал шатер из айвовых деревьев, надежно укрывавший нас от врагов. Американцы, опомнившись, и впрямь открыли стрельбу. Несколько солдат спустились в овражек и начали обшаривать кустик за кустиком, чиркая зажигалками.
— Следы ищут, — шепнул мне Тури.
С проклятьями продравшись меж колючих кустов ежевики и шиповника, американцы доползли наконец до айвовых деревьев.
— Все, нам крышка! — шепнул Золотничок.
Мы съежились и затаили дыхание. Американцы подошли уже совсем близко, остановились и прислушались, но потом, на наше счастье, свернули по тропинке в противоположную сторону, к саду дона Соррентино. Двигались гуськом, как индейцы. А нам уже надоело сидеть в этой духоте.
— Я выйду, — прохрипел Пузырь.
— Я тебе выйду! — пригрозил старый крестьянин, зажимая ему рот.
Мы еще долго не вылезали из убежища, опасаясь засады. Но наконец послышался шум моторов, и свет фар, озарив ближний холм, стал удаляться.
Мы бесшумно выбрались на дорогу и вздохнули полной грудью.
— Ну, бывайте здоровы, — сказали нам мужики.
