Каменная река - [27]

— Господи Иисусе, они хотят отнять наших быков!

— Да будет вам, донна Рири, — уговаривал ее Агриппино. — Они заплатят, у них же денег полные мешки.

В общем, сторговались. Теленок обошелся американским олухам втридорога.

— У, злыдни, вот заложу вас, — пригрозил Обжора братьям Маммана.

— Ты что, дурак? — оборвал его Тури. — Тебе-то какая печаль, кто кого облапошил? Главное — тут и нам будет чем поживиться.

Мы вместе с сержантом вошли в хлев. Надо сказать, свое дело он знал туго: заглянул телятам в рот, погладил по бокам и наконец объявил:

— Беру этот!

— Ах, святители, самого лучшего выбрал! — всплеснула руками донна Рири. А узнав, что теленка будут разделывать прямо у нее на гумне, снова запричитала: — Нет, нет, я не вынесу!

Минико Маммана не спеша пересчитывал доллары, разглядывал их на свет, только что на зуб не попробовал.

Винченцо отвязал теленка и повел его на гумно, тщательно выметенное и прокаленное солнцем. Из хлева опять донеслось мычанье.

— Это корова, слышите? — сказал Агриппино. — Сыночка зовет.

На минуту воцарилась тишина, а потом корова вновь замычала призывно и ласково, словно где-то вдали играла труба.

Солдат по имени Гарри привязал теленка к валуну. Мы с братьями Маммана стояли в сторонке и смотрели.

— Первый раз вижу, как бычка забивают, — сказал Золотничок.

— А я видел, — отозвался Тури. — Дон Папé Бонавири одним ударом их приканчивает.

Гарри провел пальцами по лбу теленка, определяя, куда стрелять.

— А сержант-то где? — спросил Пузырь.

Сержант удалился в заросли опунций и намеренно не глядел в нашу сторону.

— Ага, сдрейфил, вонючка! — бросил Обжора.

Теленок вскинул голову и замычал. Гарри протянул ему охапку сена, и тот, ничего не подозревая, черным языком облизывал пальцы своему палачу.

— И как у него рука поднимется! — воскликнул Чуридду, но его слова заглушил короткий, сухой щелчок.

Теленок обратил к нам большие влажные и мутные глаза; со лба полилась струйка крови, и скоро на шерстке запеклись красные сгустки. Он зашатался и подогнул сперва одно колено, потом другое.

Сержант начал орать на Гарри, и хотя слов мы не понимали, но нетрудно было догадаться: день на исходе, вон уже солнце садится за домом, а этот болван не может расправиться с одним жалким теленком. Гарри, ничуть не смутившись, приставил пистолет ко лбу бедного животного и выстрелил еще два раза.

Теленок боком повалился на камень и напоследок дрыгнул задними ногами, словно еще искал опоры на земле.

Тут донна Рири, эта ведьма, успевшая спрятать доллары в передник, снова заголосила:

— Ах, бычок, мой бычок, за что тебе такая доля? Неужто зря я тебя кормила-поила? Отдали, горемычного, на погибель, злым сарацинам на поживу! И все я, я виновата: зачем не укрыла тебя от этих иродов?!

— Да замолчите, мама, — повернулся к ней Минико. — Ведь они долларами заплатили за него.

— Что в них толку, в этих долларах, сынок? А теленочка-то ненаглядного нет у нас теперь!

До старухиных причитаний никому не было дела, только Гарри несколько раз злобно на нее покосился.

— Как же я теперь корову-то выведу из хлева? — не унималась донна Рири. — Она ведь, бедная, тоже издохнет, как увидит, что ее сыночка сгубили!

— Будет вам, мамаша, — урезонивал ее Минико. — Хотите, чтоб и нас пристрелили, как теленка?

В конце концов Обжору эти вопли задели за живое, тем более что старуха в своих проклятьях никого не забывала, то и дело грозила нам своим узловатым пальцем.

— У-у, ведьма! Сейчас вот подожгу ей подол — будет знать.

— А ну давай! — обрадовался Золотничок.

— Бросьте, — сказал Тури. — Пусть разоряется, коли охота. А у нас другие дела есть.

Мы стали помогать солдатам разделывать тушу. Сперва надо было ее продуть со всех сторон, чтобы шкура легко отделялась. Пузырь дул так, что аж побагровел от натуги, я же только делал вид, что дую, а на самом деле просто вдыхал сладковатый запах парного мяса. Чернявый и мой брат тоже особо не напрягались и втихаря мне подмигивали; каждый зажал в зубах телячью ногу, будто трубу.

Шкуру сняли и повесили на оливковое дерево. Мясо у телка и впрямь оказалось душистое, нежно-розовое.

— О святители-угодники! — Мой брат воздел руки к небу, точь-в-точь как донна Рири.

— Аминь! — торжественно провозгласил Чернявый.

Солдаты ловко и уверенно разделывали телка, а у нас вместо скрежета пилы и хруста костей в ушах стоял поминальный звон по нашему зверскому голоду. Но едва мы поняли, что сержант собирается вернуться в Минео, так и не изжарив ни куска телятины, как тут же вскочили и каждый сжал горсть земли.

— А ну-ка, посолим чуток это мясцо! — грозно произнес Тури.

Сержант что-то прокудахтал и все-таки выдавил из себя улыбку.

— О’кей, — кивнул он: видать, и у него брюхо подвело не меньше нашего.

Солдаты вспороли ножом влажно поблескивающие телячьи кишки.

— Ой, матерь божья! — воскликнул Агриппино, увидев зловонную пузырящуюся жижу с остатками непереваренного сена и бобов. — Вот откуда дерьмо-то выходит, а вам и невдомек!

Кишки сержант распорядился отдать братьям Маммана, а эти скряги хоть и со скрипом, но все же выдали нам немного оливкового масла и сковородку.

Мы тем временем набрали хвороста для костра, и вскоре на гумне уже весело потрескивал огонь, рассыпаясь тысячами искр.