Калигула - [135]
— Я дочь Германика, а он был Клавдием! Кровь патрициев Рима течет во мне! Я дочь патриция и мать патриция!
Он загнул еще два пальца, соглашаясь. И сказал:
— Ты — жена патриция, дорогая. Пусть Домиции Агенобарбы и не так давно ими стали, но они патриции[317]. Не забыла?
Агриппина жгла его глазами. Брату показалось, что с губ ее, кроваво-красных, коралловых губ, воспеваемых поэтами, течет пена.
— Это ты забыл, что я еще и сестра императора, твоя сестра!
Калигула был согласен и с этим. Он только спросил кротко:
— Мы все посчитали, Агриппина? Ни ты, ни я, мы ничего не забыли?
— Ты не можешь не считаться со всем этим, не можешь, — рычала сестра. — Можно не любить меня, да ты никогда и не любил! Словно я не знаю, ты любил только одну женщину на свете! И она умерла, кроткая дурочка, и хорошо сделала! Таким, как она, нечего делать на этом свете! Только не забудь посчитать, что я еще и ее сестра…
Брат поник. Еле слышно сказал:
— У меня, может быть, не хватит пальцев на руках, Агриппина…
— Лишь бы у тебя хватило ума меня не трогать! Не любишь и не уважаешь, так это мне все равно! Агриппина как человек не стоит уважения, прекрасно! Но мой статус! Мое положение сестры, жены, дочери и матери, оно достойно уважения, ты обязан с ним считаться!
Горький, исполненный издевки смех брата хлестнул ее, ударил бичом. Он заговорил, и теперь уж он поднимал голос все выше. И ей было страшно. Ей было страшно слышать его отповедь.
— У меня тоже есть статус, сестра, и его я обязан уважать в первую очередь! Ты говоришь, что ты сестра принцепсу? Покусившись на жизнь его и власть, как смеешь ты вспоминать об этом?
И он снова загнул палец на руке…
— Жена патриция, говоришь?! Впрочем, не ты, а я вспомнил об этом! Ты всегда забывала! Твое положение жены весьма шатко, Агриппина…
— Мой муж еще жив! — быстро вставила она.
— Да, жив. А какая ты ему жена, Агриппина?
И он стал перечислять добродетели жен, что считались основными в Риме.
Такой уж сегодня им обоим выпал вечер. Вечер перечислений.
Он говорил с самим собой, а не с нею.
— Modesta… Но разве моя сестра скромна? Никто, ни один человек не может сказать о ней этого. Она отнюдь не скромница, и доводилось мне слышать, что не всякая из луп[318] так мало разборчива, как Агриппина. Proba? Честна ли Агриппина? Говорю же, что нет, нет у нее чести, а ведь мать учила ее когда-то, что женщина без чести, что корабль без паруса. Несется по воле волн, а куда? Frugalis, бережливая? Ох, нет! И не бережлива Агриппина, и я, и Агенобарб, ее муж, могли бы многое сказать об этом. Впрочем, нехорошо быть мужчине скупым, так говорила бабушка, Антония. Забудем об этом. Сказали, и забыли, не главная это беда…
Ей пришлось выслушать это, и многое другое. Она не была целомудренной, и стыдливой она не была, и абсолютно верной, и услужливой, и уступчивой…
— Так какая же ты жена, Агриппина, — спросил он вдруг у нее, когда она устала слушать, и внимание ее рассеялось. — Кровь Августа? Кровь Цезаря? Один сказал бы, что ты обязана быть вне подозрений. Другой подверг бы Домиция Агенобарба наказанию за сводничество, а тебя прирезал бы в твоей постели…
— Я не удивилась бы этому, — прошипела та в ответ. — Мужчины вечно охраняют власть от наших посягательств! Вот я: я умна. Я учена, и у меня есть опыт в том, как управлять… я управляла мужчинами, ты ведь и сам это подтвердил только что… а они управляют миром! Я обаятельна, и те, кто знают меня близко, не раз твердили мне о моих талантах. И при всем при этом мне предлагают сидеть дома и наблюдать со стороны, как правят Римом! И кто? Безумец, у которого вечно болит голова! Если только он не бьется в судорогах, не борется с видениями, что проплывают в его воспаленном болезнью воображении!
Победно вскинув голову, она закончила свою оскорбительную речь. Стояла, прожигая его взглядом.
Калигула не стал спешить с ответом. Он раздумывал. Мгновения текли, вечность ложилась между ними. Вечность, через которую он не мог перекинуть мост…
Не так давно император сотворил доселе невиданное. Он перебросил мост через залив, между Байями и Путеоланским молом. В три тысячи шестьсот шагов. Собрал отовсюду суда, выстроил на якорях в два ряда, насыпал на них земляной вал. Потом выровнял по образцу Аппиевой дороги. Те усилия, что приложили тысячи людей для осуществления его замысла, были пустяком, пожалуй. Вот стоит его сестра, дочь его же отца и матери. Одна кровь. И, приложи он усилия в тысячи раз большие, ему не пробиться к ее сердцу. Не пробудить любви, не потревожить совесть. Лучше ему, Калигуле, строить мосты. Он не умеет возбуждать любовь и привязанность. А как же ему хотелось! Как хотелось, чтобы хотя бы близкие понимали. Его честили в сенате за эту «выходку», называя его глупцом, больным и вздорным. Он не был таковым, и уж Агриппина могла бы понять, дочь полководца! Так отрабатывалась возможная переправа через Рейн. Рим готовился к походу в Германию и Галлию. Но что толку объяснять это кому-либо, да и надо ли? Он так устал сражаться с сенатом, принимающим все его начинания криками: «К бою! Император дурак!». Не хватало еще каждый шаг объяснять близким. Не стремящимся его понять близким. Чернящим его на каждом шагу в угоду личным интересам.
«Барнаша» («сын человеческий» на арамейском языке) — книга прежде всего о Христе. Именно так он предпочитал именовать себя.Вместе с тем, это книга о разных культурах и цивилизациях, сошедшихся на стыке веков то ли в смертельной ненависти, то ли во всепобеждающей любви друг к другу.Египет, изнемогший под бременем своей древности, уже сошедший с мировой сцены, не знающий еще, что несмолкающие аплодисменты — его удел в истории времен и народов.Взлетевший на самую верхнюю точку победного колеса Рим, и римлянам еще не дано понять, что с этой точки можно теперь лететь только вниз, только под уклон, лихорадочно, но безуспешно пытаясь спасти все, что дорого сердцу.
Русская сказка из жизни конца первой половины 19 века. Сказка для взрослых, с философским подтекстом в доступном нам объеме.
Понтий Пилат, первосвященники Анна и Каиафа, гонители Христа — читатель, тебе знакомы эти имена, не правда ли? И Ирод Великий, и внучка его, Иродиада. А Саломея все еще танцует в твоем воображении роковой танец страсти и смерти…
Книга «Детские годы в Тифлисе» принадлежит писателю Люси Аргутинской, дочери выдающегося общественного деятеля, князя Александра Михайловича Аргутинского-Долгорукого, народовольца и социолога. Его дочь княжна Елизавета Александровна Аргутинская-Долгорукая (литературное имя Люся Аргутинская) родилась в Тифлисе в 1898 году. Красавица-княжна Елизавета (Люся Аргутинская) наследовала героику надличного военного долга. Наследуя семейные идеалы, она в 17-летнем возрасте уходит добровольно сестрой милосердия на русско-турецкий фронт.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».