Калейдоскоп - [11]

Ему так сильно захотелось сейчас побыть одному, что он не выдержал и, минуя свой кабинет, спустился вниз и вышел из горотдела, направившись прямо в парк, располагавшийся неподалеку.

На свежем воздухе сразу слегка закружилась голова, но Михайлов знал, что не от свежести. Войдя в парк, он примостился на одной из облюбованных им издавна скамеек и с наслаждением закрыл глаза. На него сразу же нахлынули воспоминания.

«Гей-ей-ей! Ггуй-ю-ю-й!» — погоняет семилетний Коля Михайлов маленьких, купленных недавно мамой на рынке гусят. Это их единственное богатство, это их единственная надежда на то, что они не помрут с голоду, прокормятся. Мать ради этой покупки продала последние отцовские вещи: костюм, рубашку, пару галстуков. Когда это вырастет Коля, а сейчас им надо на что-то жить, что-то есть, потому что у них нет кормильца — его убили еще в сорок третьем. И теперь Николай остался за единственного в семье мужчину, надежду матери и маленькой трехлетней сестренки Ани. Он гонит гусят к ставку, где плещутся уже соседские семеро чуть больших гусят. За этими надо посматривать, эти хоть и не вымахали, но уже старались как-то ущипнуть Николая.

А в стороне, неподалеку от старого покосившегося колодца Николай замечает другую стайку, уже двуногих, среди которых своей полнотой и ростом выделяется самый задиристый для своего возраста парень, получивший кличку Харя за свое не по годам расплывшееся лицо. Харя постоянно пристает к Николаю и в школе, и на улице. Почему — одному Богу известно. Может, не понравился чем, может, по какой иной причине. Началось это с полгода назад, когда Николай потянулся за старым товарищем своим, соседом Лешкой на луг погонять мяч. Харя как увидел низкорослого Николая, сразу напыжился, выкатил свои пухлые губы-оладьи и спросил Лешку:

— Ты зачем этого недоростка к нам привел?

Николай еще не ходил в школу, Харя же учился во втором или третьем классе.

— Он тоже хочет в футбол поиграть, — сказал ему Лешка.

— У нас нет места в команде для недоростков, — брезгливо произнес тогда Харя.

— Ну, может, тогда посмотрит хоть, — снова попросил его Лешка.

— Пусть мячи подает, — отрезал Харя и отвернулся от мальчишек.

— Не хочу я мячи подавать, — вдруг ни с того ни с сего сказал Николай. — Не буду. — Развернулся и пошел домой.

Харя удивленно и вместе с тем недовольно буркнул ему в след:

— Ну и катись скатертью.

Так они встретились в первый раз. Потом как-то мать послала Николая в магазин за хлебом. По дороге он лоб в лоб столкнулся с Харей.

— А, футболист сраный, — язвительно проговорил Харя, — на футбол летишь? — и, не обращая внимания на прохожих, вдруг ставит Николаю подножку, отчего Николай кубарем катиться в пыль, сдирая колени и локти. Но Николай не боялся Хари. Поднялся, даже не всплакнув, набычился, пошел на своего обидчика, нахмурившись. Упрямо, твердо, сжав кисти в кулаки.

— Да иди ты, — оттолкнул Николая от себя удивленный Харя. От толчка большего по весу Хари Николай отлетел обратно в пыль, но снова поднялся и снова, так и не уронив ни одной слезинки, сжав опять кулаки, молча стал наступать на противника. Харя удивился еще больше.

— Да ты дурак, — сказал он ему и снова оттолкнул сильно от себя. Конечно, если бы кто тогда из дружков Хари был там, Николаю было бы не сдобровать, но Харя был один, и один был Коля. И он встал, сурово нахмурил брови и из-под низко опущенных бровей грозно глянул на Харю и снова двинулся вперед. И Харя дрогнул.

— Да иди ты, дурак, — оттолкнул он опять Николая, развернулся и пошел прочь по пыльной высохшей дороге. Николай прошел за ним еще шагов десять да так и замер на дороге, сверля взглядом спину своего противника.

Теперь он гнал гусей, и Харя, еще издали его заметивший, выступил из толпы. Теперь он был не один, за его спиной лукаво ухмылялись его дружки.

— А ну убирай своих заморышей отсюда, — сказал он Николаю, грозя жгучей тонкой лозой, которой он похлестывал себя по икрам. Николай не обратил на его слова внимания. Ладно бы Харя жил на его улице, но он ведь, можно сказать, даже не местный, приезжий, эвакуированный из-под Житомира, сующий пацанам невесть откуда взятые конфеты и тем самым привлекающий их к себе. Харя вновь задирался по непонятной для Николая причине, но уже более серьезно, так как Николай видел в его глазах уже другую, более нахальную ухмылку, какая часто появляется у тех, кто уверен в своем превосходстве и безнаказанности. Харя хлестнул легонько одного из гусят.

— Ну-ка, пошли отсюда, — не спуская с Николая своего взгляда.

Потом он хлестнул гусят еще раз. Николай не выдержал, бросился на Харю, завалил его и стал его мутузить, что было мочи, ошарашив не только самого Харю, но даже его дружков, не ожидавших от семилетки подобного натиска. Они очнулись только, когда Харя завопил, и стали оттаскивать Николая от своего дружка, но сделать это было чрезвычайно трудно — Николай как прирос к нему, слился с ним в одно целое. Потом, пригнав домой гусят, на Николая вдруг напала такая апатия, такое разочарование во всем, что он запомнил то ощущение на всю жизнь, и теперь, каждый раз взрываясь, он боялся именно этого разочарования, полного прострации, которая, чувствовал он, неизбежно наступит, стоит ему взорваться.