Как жил, работал и воспитывал детей И. В. Сталин. Свидетельства очевидца - [52]

Набор пластинок у него был дома: классика, оперетты, оперы «Князь Игорь», «Хованщина», «Царская невеста». О «Евгении Онегине» нечего и говорить, часто слушали.

Е. Г.: Как застолья проходили? Танцевали?

А. С.: Танцевали. Но мы ведь с 17 лет были уже в казарме. До этого школа, в 20 лет кончилась ка­зарма, началась война. А после войны на домаш­них праздниках, днях рождения танцевали. Ва­силий подражал отцу: никаких пустых тостов, а о чём-то конкретное слово. Василий ещё любил посмеяться немножко, когда вел застолье, осо­бенно над нерешительностью человека, чтобы не сказать трусостью. Ведь в то время проявлять трусость даже мальчишкам было позором. Василий с детства не терпел слова «боюсь». В играх дети, бывает, говорят: «Боюсь». У Василия этого слова в лексиконе не существовало, оно его выводило из себя. У Василия робости, нерешительности, трусости не было ни в каких ситуациях. Единственное, чего он боялся — огорчить отца, сделать что-то плохо для него. Хотя случалось это у него неоднократно. Отца он почитал за божество. Но не как идола: он понимал его масштаб, его значение.

Талантливейший человек — Василий. К себе относился очень жестоко. Чрезвычайно терпелив был. Даже профессор Очкин, который еще до войны делал ему операцию на аппендицит, ногу позже оперировал, говорил: «До чего же терпелив человек!»

Е. Г.: Любимые блюда, напитки были у Василия?

А. С.: Он любил кавказские блюда. Не пото­му что это вкусно, а потому что — кавказские. Он всё-таки считал себя грузином, хотя грузинского языка не знал, на грузина не был похож, в Грузии бывал мало, но считал себя грузином. Потому и любил музыку грузинскую, ансамбли, пляски.

Е. Г.: А сам танцевал грузинские танцы?

А. С.: Нет, я никогда не видел, во всяком случае.

Е. Г.: Он был заботливым отцом?

А. С.: Проявлять заботу и внимание у него не всегда получалось. Сначала шла война, затем новая жена появилась. Дети от первого брака остались у него — он тут власть употребил. Екатерина Тимошенко к его детям относилась прохладно. Зато когда появилась Капитолина Георгиевна, де­ти сразу были обласканы. Жить с Василием было очень нелегко, но она находила силы. Она с собой в дом принесла тепло. Он её очень уважал за тер­пение, за теплоту, которую она создавала в доме.

Детей он, конечно, любил. Пусть по-своему. Он был строг, иногда раздражителен. Его посадили в тюрьму, когда детки были маленькие. Старший, Са­ша, родился в октябре 1941-го, а Василия посадили в апреле 1953-го. Увидели они его уже в 1961 году, через восемь лет. Его как-то отпускали и снова посадили. Полное беззаконие: он приговорен был с направлением в лагерь, а держали-то его в тюрьме. Лагерь хоть какая-то воля. А тюрьма — клетка, там под контролем полностью, жёстче всё. Он — очень деятельный человек, с кипучей энергией, любящий любой труд, и ему особенно было мучительно сидеть в клетке.

Выпустив, сразу сослали в Казань. В Казани поселили на 5-м этаже в доме без лифта. А у него ноги были больные: ранение и сосуды очень пло­хие. Его после тюрьмы осмотрел Александр Нико­лаевич Бакулев и даже заплакал: «Васька, до чего тебя довели».

Е. Г.: Письма Вам писал?

А. С.: Нет. Оттуда он писал Хрущёву, Молотову только относительно своего положения. Не писал мне. Думаю, заботясь о возможных адреса­тах, понимая, что письмо его может быть какой-то компрометацией. Он был человеком благород­ным, предусмотрительным и осмотрительным, но только не по отношению к себе.

Е. Г.: А почему Василий взял фамилию Сталин? Это псевдоним, а фамилия Джугашвили...

А. С.: А нет! Это была уже фамилия официальная — Сталин. И Василий при рождении был записан отцом как Сталин.

Е. Г.: А Света?

А. С.: Она заменила фамилию после смерти Сталина. Василий не одобрял. Василия вынуждали сменить, но он был непреклонен! Как ему потом замену сделали, даже не знаю. Думаю, в Казани дали паспорт с измененной фамилией. Для него это был удар и оскорбление, потому что он почитал отца более всего на свете! И, конечно, никогда бы не дал своего согласия на смену фамилии. Не пото­му, что славная, а потому, что это фамилия его от­ца. Он получил её при рождении, так записал его отец. В этом отношении он был человеком принци­пиальным, даже жестко принципиальным. И вооб­ще был благородным человеком. И то, что на него сейчас льют грязь, — это недостойная ложь!

Е. Г.: Светлана приходила к вам в гости?

А. С.: Да, частенько. К матери моей приходила и домой, и, сюда, на дачу, приходила с дочкой Катей, что-то рассказывала. Ей тоже надо было кому-то излить душу. Она сторонилась того общества, «элитного», так сказать, и была очень одиноким человеком.

Е. Г.: Кстати, а как вы оцениваете книгу Свет­ланы «20 писем к другу»?

А. С.: Мне Светлана показывала, как она писа­ла эту книжку. Я её не читал тогда, она просто по­казывала: вот, мол, лежит у меня (листочки лежа­ли) , сижу и кропаю. Это в Жуковке происходило, где домик у нее был — дача казенная.

Когда я книжку прочитал, подумал: там ей кто-то кое-что изменил и добавил, не соответст­вующее тому, что она когда-то говорила. Потому что те характеристики, которые там даны некоторым людям — это не ею данные характеристики. Книжка, на мой взгляд, дополненная.