Как росли мальчишки - [22]

Местами в эту зелень вклинивались илистые наносы, и тут, на отмелях, мы и купались, и загорали.

А взрослые и те из нас, кто постарше, облюбовали противоположный обрывистый берег с омутами и чистой водой.

В жаркие дни озеро кишело ребятишками, что муравейник. И откуда нас набиралось столько? И у каждой ватаги свой бережок, который никто из посторонних не имел права занимать.

На нашем бережке даже была заметка: белые пятна на сероватом иле.

Как-то в апреле, когда мы ещё не открывали купальный сезон, Колька Грач сказал, что ему надоело быть смуглым. Или «грязным», как его дразнили старшие. И он тоже хочет стать белым, как я. Как Лёнька, стать ему не хотелось: у него по всему телу конопушки, будто от мух.

Ну, а раз Грач захотел, ему надо помочь. И мы начали думать, как это сделать. Конечно, знали, тут уж мылом или мочалкой не отмоешь — это он и сам ещё зимой в бане пробовал — и применить надо что-то другое.

И вдруг Лёнька вспомнил.

Его мать достала какие-то порошки — хлорку, добавляет в кипяток и отбеливает бельё. И эта хлорка за каких-нибудь пять минут отъедает даже чернила.

— Даже чернила! — удивился я.

А Грач серьёзно сказал:

— Подойдёт.

И вот на озере мы отмывали Кольку. Поочерёдно макали в этот порошок мочалки и натирали ему спину, живот, ноги. Потом мягкой озёрной водой сгоняли пену.

И поначалу нам показалось, что помогло. И Колька был уже не смуглый, а красный, точно огненный. И хрустел зубами. Наконец признался, что сильно жжёт. И, чтобы стало легче, мы посоветовали ему залезть в озеро.

Вода была жутко холодной и, наверное, помогла бы, если бы Колька сразу же не замёрз и не выскочил.

Мы вели его домой под руки, а перепуганный Лёнька ещё успокаивал, что всё пройдёт, что порошок дефицитный, а значит — надёжный.

Но Кольку всё равно положили в больницу. И долго лечили. И врач оказал его матери, что ладно хоть мы мало старались, могло быть хуже. Впрочем, теперь мы это и сами видим, так как Грач получился не совсем отмытый, какой-то пёстрый, розово-смуглый и смешной.

А домыть его было боязно.

…Сегодня нам предстояло выдержать ещё одно испытание. Мы пришли на свой бережок и сразу же увидели: местечко заняли. Позади илистого наноса, на сочной крапиве, стояла чёрная легковая автомашина. Колёса чуточку провалились в мягкий грунт, а рядом старая ветла уронила на неё тень. Эта же тень дотянулась и до меченого бережка, где очкастый худой мужчина и толстая огромная женщина расстелили скатерть. И разложили всякие лакомства: колбасу, торт, консервы. Над всем возвышалась бутылка шампанского с серебристой фольгой на горлышке.

Мы сразу догадались, что это городские.

У нас в посёлке ни у кого не было подобного транспорта — только двухколёсные тележки Му-2, конструкции дяди Лёши Лялякина. На них мы возили дрова, воду или по осени картошку. А назывались они так потому, что в оглобли впрягались коровы. Но чаще груз везли матери. Мы позади тележек упирались тоже на совесть. Но это в некотором роде полезно, так как говорят — развиваешься. И будешь силачом. А лошадь имел только Портянкин. И оттого, что не развивался, был худой и чахлый.

Вот и этот очкастый мужчина был тоже чахлый. Не развитый. А женщина была огромная. И, глядя на неё, Лёнька вдруг сказал:

— А что, она нам не помешает. Зачем объяснять, что это наше местечко.

Но мы с Грачом и не собирались объяснять, вели себя тихо-мирно. Колька лишь принюхался и глотнул слюну. И заключил, что колбаса у них, наверное, копчёная. Я же просил обождать — посмотреть, как будут открывать шампанское.

Бутылка здорово бабахнула и задымилась — Лёнька от неожиданности присел. Потом брызнула пена и приезжие выпили и закусили консервами. А мы почему-то замерли, стоя под старой ветлой.

— Когда буду работать, куплю колбасы и консервов, — оказал Грач. — А теперь купаться. Никакого удовольствия тут стоять и подсматривать.

Мы по-быстрому разделись и с разбегу бросились в воду. Городские, конечно, вздрогнули от наших криков, и женщина проворчала:

— У, черти, и откуда вас?

Она стряхнула несколько капель с голой спины и с полосатого купальника. Мужчина сидел по другую сторону скатерти, и до него не долетели брызги, и, может, потому он казался невозмутимым.

— Допьём? — спросил он. И опять разлил в алюминиевые кружки шампанское.

А мы уже играли в «козы» на мелях, орали и брызгались и, казалось, забыли обо всём. Вот только колбаса и консервы так и стояли передо мной. Грач и Лёнька тоже косились на бережок, и оттого игра получилась скучной. Потом и женщине захотелось искупнуться. Она медленно входила в озеро и опять ворчала:

— Намутили, как свинята!

Лёнька хихикнул.

— А сама ты кто?

Он тут же испугался своего ответа, но было уже поздно:

— Что, что ты сказал? — спросила женщина. Она хотела его поймать, но Лёнька нырнул.

Это нам понравилось. Мы начали дразнить её и нырять. Через минуту она уже гонялась за нами, как акула, поднимая волны и всё больше увлекаясь.

— Ну черти! Ну я вас!..

Мутная вода кипела.

— Не поймаешь, не поймаешь! — верещали мы, как птенцы, и каждый нахально предлагал себя, подпуская близко, а затем мелькал задним местом.

Мужчина зябко ёжился на берегу, отмахиваясь от комаров, просил: