Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло. Культурная история советской танцевальной самодеятельности - [40]

Чем обернулось это слияние для нас? Однозначно сказать трудно. Мы трудились по-прежнему в только что обретенном особняке в Сверчковом переулке, наши новые коллеги во главе с заместителем директора В. В. Дегтяревой работали на Большой Коммунистической улице на Таганке. Собирался весь коллектив не очень часто: на производственных, профсоюзных, комсомольских и партийных собраниях и по праздникам. Но настоящего единого сообщества никак не удавалось достичь: слишком разными были задачи и методы работы, слишком разными были специалисты — на «нашей половине», как мы тогда говорили, преобладали люди творческих профессий, на другой — так называемые культпросветчики, работавшие на клубы, как «опорные пункты партии в деле идеологического просвещения и воспитания населения». Они составляли типовые планы работы клубных учреждений по всем направлениям культурно-просветительной работы, давали перечни всевозможных мероприятий, которые надо было проводить «в свете решений» очередного съезда или пленума ЦК КПСС, разрабатывали списки и формы обязательной «наглядной агитации». Как и у нас, там тоже были люди неординарные, настоящие специалисты и энтузиасты клубного дела[150].

Обвинять советскую службу методического обеспечения художественной самодеятельности 1970 — 1980-х годов в «никчемности» и «профессиональной беспомощности» как минимум несправедливо. В отношении любительской хореографии она оказалась весьма профессиональна и оперативна. При самом активном участии ВДНТ в 1968, 1970 и 1974 годах после более чем 30-летнего перерыва в Кишиневе успешно прошли три Всесоюзных (фактически — международных) фестиваля ансамблей самодеятельного народного танца[151]. Несмотря на всевозможные партийно-государственные запретительные решения ВДНТ на протяжении 1960 — 1970-х годов активно поддерживал открытие школ бального танца и подготовку руководителей-«бальников», официально закрепив свой успех в 1971 году созданием отдела бальной хореографии[152].

Службы научно-методического руководства советской художественной самодеятельностью были не только проводниками партийных решений и органами контроля и цензуры над массовым любительством, но и модераторами, в рамках достижимого, свежих тенденций в культуре и искусстве. Да и контролем по долгу службы занимались не только они.

«Двенадцать месяцев»

Я не любил школу. Мне было в ней неуютно[153]. Для меня она — место несвободы. И не потому, что она была советской. Жесткая иерархия предписанных (директор — учитель — ученик) и неформальных (отличник, троечник, двоечник, хулиган и проч.) ролей, непререкаемый и незыблемый, как фараонова пирамида, авторитет учителя, унижение на уроках как повседневный ритуал — все это имеет место в любой школе. Она без этого не может обойтись. Тогда я этого сформулировать, конечно, не мог, но школы я побаивался и ходил в нее неохотно. Первое сентября никогда не было для меня праздником, по крайней мере до старших классов.

Я не был ни лучшим в классе учеником, ни октябрятско-пионерско-комсомольским активистом, ни заводилой в школьных проказах. Но в первом классе мама попыталась вывести меня на авансцену моего класса — в буквальном смысле слова. Инструментом, которым она воспользовалась, была хореографическая самодеятельность.

Было это так. Родители школьников — не только сейчас, но и в советское время — должны были помогать школе, кто чем мог. Деньги собирались и тогда, правда в более скромных размерах — на культпоходы в кино и театры, на вылазки на природу, на поездки, праздники, подарки учителям на 8 Марта, окончание учебного года или школы. Но чаще помощь была натуральной: участие в уборке и ремонте классной комнаты или школьного здания, проведение классных часов, сопровождение класса на внешкольных мероприятиях. Мою энергичную маму наша классная руководительница попросила подготовить класс к конкурсу школьной самодеятельности. Мама приступила к работе с размахом. Она поставила для нашего класса целый хореографический спектакль. Он назывался «Двенадцать месяцев».

Его либретто выглядело примерно так. На сцену, декорированную фанерными елками, в календарном порядке, начиная по языческой традиции, с марта, друг за другом выходят двенадцать братьев — двенадцать месяцев, живущих в лесу. Зимние месяцы, которые правят в это время, демонстрируют, на что способны, затевают мороз и снежную вьюгу. Внезапное появление чужака заставляет всех их ретироваться в чащу. Это — бедная девушка, которую злая мачеха отправляет в трескучий мороз, на верную погибель, в лес за подснежниками. Двенадцать месяцев решают помочь несчастной. Зимние месяцы на время уступают бразды правления Апрелю. Он вызывает весеннее пробуждение природы и появление первых цветов, которые он позволяет собрать падчерице. Добро торжествует, спектакль заканчивается массовой сценой, в которой счастливая девушка, в окружении двенадцати месяцев и цветов, преисполнена благодарности матушке-природе. Занавес.

Хореография этой постановки, полагаю, была немудреной. Элементы собственно классического балета в весьма облегченном виде использовались только в танцах снежинок и цветов. Танец падчерицы с Апрелем содержал простейшие движения русского народного танца. Все остальное — выход двенадцати месяцев, появление девочки в зимнем лесу, ее диалог с Апрелем, манипуляции весеннего месяца и прочее — было пантомимой в стиле советского драмбалета, завладевшего отечественной профессиональной сценой в 1930-е годы как минимум на двадцать лет, а на периферии — и того больше.