Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло. Культурная история советской танцевальной самодеятельности - [32]

.

Организация в ВКИ Отдела художественной самодеятельности, к которой призывал в своей статье весной 1939 года И. Любинский, затянулось до апреля 1940 года, когда он был учрежден в составе секторов репертуара, курсовых (учебных) и массовых (зрелищных) мероприятий[125].

К середине 1930-х годов сложилась система методического руководства самодеятельностью — сеть государственных домов народного творчества во главе с ВДНТ им. Н. К. Крупской и профсоюзных домов художественной самодеятельности с ЦДХС ВЦСПС наверху пирамиды. Роль методического центра для подготовки из наиболее одаренных молодых участников художественной самодеятельности профессиональных артистов, в том числе танцовщиков, взял на себя Центральный парк культуры и отдыха в Москве. Армейскую самодеятельность обеспечивал методической помощью Центральный дом Красной Армии им. М. В. Фрунзе. Одновременно было закрыто большинство добровольных обществ, родившихся до революции и в 1920-е годы:

Происходило стремительное сокращение, а по сути дела — полная ликвидация массовых самодеятельных организаций. Все нити управления культурой сосредоточивались в руках партийно-государственного аппарата[126].

К концу 1930-х годов система управления культурой приобрела завершенный характер.

«Забальзамированное тело» культпросвета

Практика управления последних десятилетий в отрасли культуры строилась таким образом, что население и человек как личность не рассматривались в качестве субъектов. Такая ориентация постепенно, но верно привела к положению, при котором учреждения культуры могли существовать, совершенно не учитывая культурной деятельности населения, даже игнорировать ее, даже директивно подавляя, если она противоречила ведомственным стандартам и нормам.

Сложилось нелепое положение: культура — живой процесс общественного развития — все чаще загонялась в искусственные рамки, все более регламентировалась бесконечными параграфами бесчисленных инструкций.

В 60 — 80-х годах развитие шло преимущественно по экстенсивному пути. Наращивалось количество традиционных учреждений: клубы, библиотеки, парки, усложнялись их функциональные характеристики, при этом дублировались функции одного учреждения другим. За два обозримых десятилетия в отрасли не появилось ни одного принципиально нового учреждения культуры, хотя общественное развитие, научно-технический прогресс открывали в этом направлении достаточно широкие возможности. Отрасль покоилась на незыблемых консервативных основаниях без направлений инновационного развития. Такой неестественный баланс тенденций нельзя расценивать как оптимальный.

Снизу доверху на всех уровнях прослеживаются недостатки управления: межведомственная и внутриведомственная разобщенность, неточность диагностики культурных процессов, некорректность статистики, вялость или полное затухание информационных потоков, особенно по каналам обратной связи, в силу этого интуитивность и необоснованность управленческих решений, камуфляж бесконечными кампаниями негативных тенденций, наконец, полное перерождение методического обеспечения от технологичности к пустословию.

Становится все более очевидным, что отрасль культуры не в полной мере выполняет социальное назначение. Такой вывод можно сделать, исходя из практики клубов, опираясь на публикации в центральной и местной прессе, работы обществоведов, социологов, психологов, педагогов о различных сторонах жизни культурно-просветительных учреждений. И критика, начатая еще в шестидесятые годы, нарастает из года в год, что поддерживает тезис.

Нельзя сказать, что отрасль не реагирует на критику, не ищет путей работы учреждений. Наоборот. Например, только за последние десять лет осуществлены крупные акции по перестройке управления в районном звене. Проведена централизация библиотек (ЦБС)[127], клубов (ЦКС)[128], частично парков и музеев. Сделан следующий шаг — образованы культурные, социально-культурные и культурно-спортивные комплексы. Но вот парадокс: чем шире распространялась централизация и чем больше создавалось различных объединений в районе, тем менее эффективно осуществлялось управление ими. Могу это констатировать, опираясь на многочисленные беседы с культпросветчиками, на их выступления с различных трибун. Но, к сожалению, как правило, эти негативные оценки не воспринимаются органами управления отраслью сигналами бедствия. Не побуждают их к углублению, расширению принципов демократического управления. Конечно, приятнее рапортовать об успешном функционировании новых организационных структур. Кстати, и в отраслевых публикациях, разработках научных и научно-методических подразделений доказывается то же самое.

Отсюда второй парадокс: в рапортах отрасль эффективно перестраивается, но эффективность этой перестройки никто другой, кроме самих органов управления культурой, обнаружить не может.

Таким образом, переформирование учреждений культуры имеет лишь внутриотраслевое значение и не очень-то влияет на изменение состояния культуры. Теперь понятна и разница в оценках управленческих акций. Отрасль оценивает эффективность новых построений по внутренним значимым: улучшилось планирование, увеличились ресурсы, удвоилось, утроилось (правда, часто за счет дубляжного учета одного и того же мероприятия) суммарное количество мероприятий и посетителей. И этим подтверждается прогресс. Оппоненты же констатируют, что ухудшается культурная ситуация в целом и в конкретной социальной среде, все меньше влияют на нее учреждения культуры, растет стихийное производство культурных феноменов и услуг без участия работников отрасли культуры, а часто и вопреки им