Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки - [124]

2). Методы экономического давления, которые также использует администрация. В частности: бесконечные проверки финансовой деятельности, малообоснованные иски в суд по поводу публикации статей, затрагивающих якобы «честь и достоинство» того или иного чиновника, что, в свою очередь, при сервилизме судов, приводит нередко к разорению газет и прочих средств массовой информации: давление на предпринимателей, размещающих рекламу в неугодных средствах информации. Им намекают, что при заключении крупных контрактов это обстоятельство будет «принято во внимание».

3). Подкуп — открытый или замаскированный — владельцев того или иного органа печати и создание корпуса журналистов, готовых, как говаривали в советское время, «выполнить любое задание партии и правительства».

И, наконец, четвертый, самый «эффективный»: применение криминальных методов борьбы с оппозиционными журналистами, проще говоря — физическое их уничтожение. Бернарду Шоу принадлежит афоризм, звучащий немного жутковато, но крайне актуально в наши дни: «Убийство — это крайняя форма (или степень) цензуры». К сожалению, эта «форма» становится все более и более распространенной, наша страна выходит в этом смысле на одно из первых мест в мире. Профессия журналиста становится в последние годы одной из самых опасных. По данным «Фонда защиты гласности», только в одном 2000 г. в России в связи со своей профессиональной деятельностью погибло 16 журналистов, пятеро пропали бесследно и 73 подверглись нападениям и были избиты. Заставляет задуматься тот факт, что практически ни одно из таких преступлений не было раскрыто, включая самые громкие, например, убийство Влада Листьева, Дмитрия Холодова и др.

Особый сюжет— охрана так называемых «гостайн». Современная Россия, объявившая себя «правопреемницей» ушедшего режима, взявшая на себя долги и прочие обязательства Советского Союза, вместе с этим унаследовала, к сожалению, одну из самых печальных традиций — традицию умалчивания, дозированной информации, сокрытие истинного положения вещей (один из наглядных примеров — освещение событий в Чечне). Наиболее отчетливо эта дурная традиция чувствуется при освещении экологической тематики.

С 1995 г. тенденция засекречивания проявляется всё более явно и последовательно. Ряд законов и «подзаконных» актов противоречит при этом и Конституции, и закону «О средствах массовой информации». К ним относятся в числе прочих закон «О государственной тайне» и президентский указ Ельцина «О перечне информации, относящейся к государственной тайне».. Новая «Доктрина информационной безопасности», после длительного обсуждения одобренная Советом Безопасности в 2000 г., также направлена на то, чтобы усилить государственный контроль и замедлить становление и формирование независимого гражданского общества в России[385].

Сохранилась негласная цензура ведомств, касающаяся, в частности, публикаций о захоронении ядерных отходов, местах уничтожения химических отравляющих веществ и их производстве. Достаточно вспомнить тянувшийся почти целый год судебный процесс московского химика Вила Мирзоянова, опубликовавшего в 1994 г. в «Московских новостях» статью о производстве нового химического оружия[386]. Несколько лет тянулся процесс капитана первого ранга Александра Никитина, обвиненного не более и не менее как в «измене родине» — за то лишь, что подготовил для норвежской экологической организации «Белуна» материалы о радиоактивной опасности на севере Кольского полуострова в связи с непрофессиональным захоронением ядер-ных отходов, о затонувших кораблях, оснащенных атомными реакторами; следует упомянуть аналогичный процесс владивостокского военного журналиста Григория Пасько и ряд других. Синдром секретности по-прежнему витает над нами: эксцессы такого рода будут возникать вновь и вновь Чего стоит закон о гостайне, по которому сами ведомства объявляют «секретными» то, что им удобно: такое право предоставлено десяткам министерств, вплоть до Министерства здравоохранения. Публикации, посвященные острым экологическим проблемам, правда, появляются в печати довольно часто, но, как правило, уже после свершившейся экологической катастрофы, когда «дело сделано». Все-таки прогресс…

Кроме того, существует ряд опасностей, хотя и не столь наглядных, которые подстерегают нас в последние годы. У власти есть способы создания кажущейся свободы слова и печати, ее имитации с помощью создания особых ниш, своего рода «резерваций» или интеллектуальных «заповедников». Она может милостиво разрешить некоторым бумажным средствам информации полную свободу самовыражения и даже острую критику в свой адрес — например газетам «Московские новости», «Новая газета» и некоторым другим, впрочем, в последнее время очень немногим. Можно вывести такую закономерность: чем ^же и немногочисленнее аудитория читателей, слушателей или зрителей, тем большая степень свободы гарантирована средствам информации. Это правило относится и к так называемым «толстым» литературным журналам. Однако, как мы знаем, они сейчас дышат на ладан: тиражи их снизились с нескольких сотен тысяч экземпляров, которого они достигали в годы всеобщей эйфории, до 4–5 тысяч. Власти они все же необходимы: во-первых, для утехи интеллектуалов, но, что еще более важно, — для демонстрирования своей толерантности перед западной общественностью, которая чрезвычайно болезненно реагирует на все случаи преследования печати.