Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки - [114]
В последнем варианте «Перечня сведений, запрещенных к опубликованию», тем не менее, и в 1987 г. остались по-прежнему такие, например, пункты: «Запрещено публиковать, в том числе в художественных произведениях: 1. О численности населения, начиная с 1947 г. — по городу с населением менее 50 тысяч человек. 2. О деятельности органов госбезопасности и советских разведывательных органах. 3. Сводные абсолютные данные о преступности, судимости по району, городу и выше. 4. О местах ссылки, дислокации тюрем и колоний. 5. О применении труда лиц, лишенных свободы, на предприятиях, стройках и других объектах. 6. О повлекших за собой человеческие жертвы катастрофах, крупных авариях и пожарах. 7. Маршруты поездок, остановки, места выступлений и пребываний членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС», и т. п.[363].
В августе 1987 г. уже упоминавшийся не раз начальник Леноблгор-лита Л. Н. Царев сигнализировал в Москву о том, что «органы цензуры строго руководствуются указаниями ЦК КПСС о невмешательстве в политико-идеологическое содержание публикуемых материалов и по Ленинградскому управлению таких вмешательств в 1987 г. нет». Одновременно он жалуется на то, что «некоторые авторы и работники информации, не всегда правильно понимая вопросы расширения демократии, гласности, пытаются иногда “пробить” публикацию материалов, подпадающие под ограничения “Перечня”», сетует на то, что редакторы и авторы стали своевольничать, игнорировать требования цензуры. В качестве примера он приводит историю публикации в «Неве» главы из книги Виктора Конецкого «Ледовые брызги» и отдельного издания ее в «Советском писателе». «К сожалению, — сообщает он, — есть редакторы, которые огрехи в собственной работе, любые задержки в производстве книги стараются списать на цензуру. Недовольство авторов, писательской общественности такие редакторы стараются перенести на отношения с сотрудниками цензуры. Мы ведь прекрасно понимаем, что в случае громкого конфликта “общественное мнение” заведомо будет настроено против цензуры, “как антидемократического института”. Уже 31 августа, выступая на встрече с читателями, Конецкий заявил, что история советского флота не может быть написана, пока существует цензура. И в качестве примера привел свою книгу “Ледовые брызги”, которая, как ему сообщил редактор, “арестована” цензурой в связи с тем, что в ней помещена карта Северного морского пути, известная каждому второкласснику». Руководитель управления демагогически пытается, с одной стороны, взвалить вину за пропуск «закрытых сведений» на редакторов, а с другой — доказать необходимость собственного существования: «Знание редакторами хотя бы основных положений Перечня помогло б избежать в 1986–1987 гг. более 100 цензорских вмешательств в Лениздате, 50 — в “Советском писателе”, 7 — в “Детской литературе”. 9 — в “Науке”. Одним словом, более 170 раз могли быть обнародованы сведения ограниченного распространения, составляющие предмет служебной или государственной тайны»[364]. Но парадокс заключался в том, что сам этот пресловутый «Перечень» составлял всегда тайное тайных, хранился под грифом «Совершенно секретно» и никогда не предоставлялся в распоряжение редакторов. Остается полнейшей загадкой: как они могли избежать «нарушений», не зная, что же именно объявлено в них тайной? А тайной могло быть объявлено всё что угодно: от вывоза на экспорт груздей (был и такой запрет) из Псковской области до «морально-политической подготовки олимпийцев»…
Год 1988
Начался небывалый журнальный бум: редакции соревновались между собой в смелости, объявляя публикацию в ближайших номерах все более и более заманчивых для изголодавшегося российского читателя текстов. Тиражи журналов увеличились в три-четыре, а то и в десять раз. Они публикуют роман В. Гроссмана «Жизнь и судьба», «Доктор Живаго» Б. Пастернака, «Чевенгур» А. Платонова, «Дар» и «Другие берега» В. Набокова, «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Слепящую тьму» А. Кестлера, «Факультет ненужных вещей» Ю. Домбровского, «Жизнь и приключения Ивана Чонкина» В. Войновича. Ряд знаковых текстов появился и в ленинградских журналах «Звезда» и «Нева».
Под влиянием политических событий, которые становились неуправляемыми, Главлит издает в 1988 г. ряд распоряжений, написанных на партийном воляпюке (точнее, на знаменитом оруэлловском «новоязе»). Попробуйте понять, например, что означают такие фразы из Постановления Коллегии Главлита СССР «О новом подходе к содержанию контролируемых материалов»: «Цензурные органы правильно понимают свои задачи, но вместе с тем, при контроле материалов по содержанию имеются серьезные недостатки: в отдельных случаях без достаточных оснований ставились вопросы перед партийными органами, в некоторые материалы по рекомендации Главлита вносились исправления, имели случаи недостаточно острой, порой неоднозначной оценки материалов…»[365].
Пытаясь спасти себя, свою власть и привилегии, а также «сохранить кадры», руководство Главлита затеяло, в духе времени, «перестройку» цензурных органов. Им предлагалось перейти частично на хозрасчетную работу. Это было что-то новое: рекомендовалось сократить штаты, заключая особые контракты с издательствами и редакциями, которые обязаны были
