Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы - [84]

(мельник), Cooper (бондарь), Smith (кузнец), Farrier (коновал), Forester, Forster, Foster (лесничий), – вам в старой литературе места не было. И вот появляется новая форма, обращает внимание на нарождающийся средний класс и часто даже на отдельных его представителей, в общем, имеет достаточно места для всех, кто зарабатывает на жизнь своим трудом. Конечно, все так же лучше владеть вещами, чем делать их, но все только начинается. Не случайно подъем романа совпадает с подъемом среднего класса, свободы, демократии. В этой форме обычные люди приобретают особое значение. Но роман рассказывает не о классе, а о его отдельных представителях. По сути, это первая форма в истории западной цивилизации, которая открыто заявила, что, даже если у человека на голове нет короны, он может быть важным элементом большой схемы. Вот это концепция!

Сомневаетесь? А скажите-ка мне, что здесь общего: Том Джонс, Кларисса, Гек Финн, Джей Гэтсби, Джордж Бэббит, Оги Марч, Бриджит Джонс, Эмма, Сайлас Лэфем, Дон Кихот? Перед нами так называемые эпонимы, то есть имена, которыми названы книги, где эти люди являются главными персонажами. Где это было раньше? Эдип? Гамлет? Король Лир, для особо памятливых? Если вы хотели, чтобы со сцены звучал титул, без королевской крови было никак не обойтись. Роман же предпочитает алую кровь голубой. Это качественно меняет не только литературу, но и историю идей. Может показаться, будто в этой главе я доказываю, что двадцатый век стал триумфом идеецентричной художественной литературы, и это очень плохо. Идеи, и притом важные, подпитывали художественную литературу с самого ее появления, а одна идея и вовсе выше всех других. Конечно же космические сомнения Томаса Харди, внимание Достоевского к отношениям человека и Бога, к преступлению и наказанию имеют несомненную философскую основу, но таково же комическое повествование Генри Филдинга о Томе Джонсе, найденыше, и его попытках найти свое место в мире. Таковы же романы Дэшила Хэммета о детективе по фамилии Спейд (англ. «лопата»), упорно, хотя и не всегда охотно докапывающегося до истины.

Для романистов существует лишь одна большая идея, всегда требующая внимания. Вот она: что значит быть человеком? Как нам прожить свою жизнь как можно лучше? Многие читатели именно через роман ближе всего подходят к философии. Она может оказаться совсем рядом. От идей, больших или маленьких, не стоит отмахиваться лишь потому, что роман – это художественное произведение, только и всего. Художественное произведение, кто спорит, но далеко не только.

19 Кто сломал мой роман?

Помните времена, когда романы двигались от начала к концу, по прямой, строго от А до Я? Когда повествование было бесшовной, непрерывной историей, соединявшей точки, которая давала вам передышку разве что в концах глав? Ну и отстали же вы! Мой совет? Не переживайте. Мистер Диккенс все равно больше не пишет.

Ну да, можно пока еще найти романы, которые читаются как романы совершенно линейные, со всеми необходимыми действующими лицами, выводами, объяснениями. Их и на самом деле достаточно. Просто очень много романов рассказываются вверх ногами и в обратном направлении, отражаясь в зеркале, которого мы почти не замечаем.

Случалось ли вам взять в руки «роман» и обнаружить, что это всего лишь сборник рассказов? Почему так получается? Рассказы – это именно рассказы, а не главы, верно ведь? Нам подсовывают кучу слабо между собой связанных, автономных, коротких повествований, кое-как слепленных горе-романистом, лентяем, не желающим работать как следует! Что, трудно сладить с размером? Эту жалобу я слышал много раз на занятиях, и притом произносилась она в жарких спорах. Мой рецепт: холодный компресс на лоб и полное расслабление. Этот тренд появился некоторое время назад и в ближайшем будущем никуда не денется.

Один из моих любимых авторов таких композитных романов (хотел бы я заявить права на авторство этого термина, но он принадлежит Джоанне Крейтон) – Луиза Эрдрич. Начав с «Любовного зелья», она создала целый ряд веселых и душераздирающих историй о том, как на верхнем Среднем Западе течет жизнь в резервации индейцев чиппева и вокруг нее. Сама она происходит из индейской резервации Тертл-Маунтин, расположенной на самом севере Северной Дакоты, прямо у канадской границы. Истории, рассказанные в романе, даже порядок публикации самих книг, часто не в ладах с хронологией. Так, «Любовное зелье» должно было бы стать предпоследним в цикле, но появилось первым. В нем повествование начинается с «современного» роману времени – первой половины 1980-х годов: смерть Джун Морисси Кэшпо дает импульс сюжету, потом рассказ перепрыгивает назад, в 1934 год, когда изображенные в романе старики были молоды и отношения между ними еще только устанавливались. Такие же прыжки в хронологии, переключения между точками зрения, переклички между голосами мы видим у главных рассказчиков, Нектора и Мэри Кэшпо, Лулу Ламартин и их внучатого племянника/внука (это разветвленное семейное древо может свести с ума), Липши Морисси. Но некоторые истории рассказываются от третьего лица, а в некоторых смена лица, от которого ведется повествование, происходит на полпути. Очевидно, что трех театральных единств – времени, места и действия, – как говорится, и след простыл.