Как читать и понимать музей. Философия музея - [36]

Принятый в настоящее время музеологией термин музеализация (41) обозначает своего рода осмысленную необходимость совершения действий по конструированию прошлого путем изменения семантики (от др. – греч. σημαντικός – обозначающий) предметов. Надо отметить, что усилия советской власти по использованию этого механизма были чрезвычайно энергичны и оперативны. Масштаб музейного строительства раннего советского периода ошеломляет. Сошлемся на имеющиеся цифры: за период 1918–1920 гг. в стране было создано 246 музеев, из них 22 в Петрограде, 38 в Москве и 186 на периферии… Усиленными темпами организовывались музеи старого быта, революции, религии, сверхзадача которых состояла в разграничении прошлого времени и современности.

Как признавалась Н. К. Крупская (1869–1939), «Владимир Ильич не был большим любителем музеев… и как-то сразу уставал, безразлично глядя на бесчисленные рыцарские доспехи» в европейских собраниях, которые они посещали в период эмиграции (42). С другой стороны, как и другие профессиональные революционеры, своим воспитанием и образованием он был тесно связан с ценностями европейской культуры. По свидетельству В. Д. Бонч-Бруевича (1873–1955), Ленин «усиленно пропагандировал посещение музеев и картинных галерей экскурсиями с фабрик, школ, заводов, военных частей…» (43). Свое отношение к вопросу построения новой культуры вождь выразил со всей определенностью: «Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества, помещичьего общества, чиновничьего общества» (44). Таким образом, освоение культурно-исторического наследия виделось Ленину как форма его присвоения пролетарским классом.

Е. Н. Стамо (1912–1887). Проект Музея мировой революции

Рисунок, акварель. 1936

Б. Г. Бархин (1913–1999). Проект Музея мировой революции Рисунок, акварель. 1936

Представление о том, каким должен стать советский музей, рождалось в острых дискуссиях. Об этом свидетельствуют выступления делегатов Первой Всероссийской конференции по делам музеев, состоявшейся в феврале 1919 г. Основной докладчик, правительственный комиссар по делам музеев и охране памятников искусства и старины Г. С. Ятманов (45), сформулировал свой подход к развитию музейного дела следующим образом: «Творческий революционный дух должен внести совершенно новую жизнь в мертвые склепы музеев… “Искусство прошлого” должно быть поставлено на соответствующее ему место, имеющее своей задачей служить для целей пролетариата…» (46). Интересно, что большевика Ятманова поддержали идеологи нового искусства Н. Н. Пунин (1888–1953) и О. М. Брик (1888–1945). Брик предложил отдать «эстетически воздействующую силу» искусства в руки современных художников, оставив музей преимущественно научным учреждением (47); Пунин – создать три, по сути, разные формы музея: хранилище, выставку, научное учреждение (48). Голоса музейных деятелей, например Н. И. Романова (1867–1948), крупного искусствоведа, впоследствии директора Музея изящных искусств в Москве, говорившего об особой просветительной сущности музея, который должен учить тому, что только он один может дать при помощи живых образов (48), практически не были услышаны.

Уже через десятилетие, на Первом Всероссийском музейном съезде (декабрь, 1930), абрис создаваемого учреждения стал ясно различим. В качестве составной части советского культпросвета всю свою деятельность по изучению и популяризации коллекций советский музей был обязан строить, опираясь исключительно на гносеологическую теорию марксизма – диалектический материализм. «Единая диалектико-материалистическая точка зрения должна проникать во все внутреннее содержание музея», – подчеркивал один из основных докладчиков съезда, видный советский теоретик-материалист И. К. Луппол (1896–1943) (49). Можно сказать, что феномен советского музея заключался, в частности, в том, что он олицетворял собой строго определенную концепцию познания мира.

Эль Лисицкий (1990–1941)

Без названия. Фотоколлаж. 1924

Так, под нажимом партийных требований в противовес старому «буржуазному» музею возникает учреждение сугубо идеологической и классовой направленности, действующее как машинерия или как инструмент социального управления и имеющее целью формирование нового представления об истории как борьбе классов, а также закрепление правомочности класса-гегемона. С позиций современной музеологии этот процесс видится как насильственная интеграция прежних музейных собраний, а также реквизированных частных коллекций в советскую общественную практику. «Сохранение музея в условиях партийного контроля означало коренную трансформацию его сложившейся идентичности» (50).

В социальном аспекте, подчеркивает Борис Гройс, это привело к экспансии внешнего мира в пространство музея, которое на протяжении предыдущего столетия все еще оставалось изолированным пространством духа (vita contemplativa) в его аристотелевском понимании (51). Размывание границы между искусством и реальностью, музеем и социально-политической жизнью, современным искусством (