Кадриль - [10]

— Боится, что ты по своей неопытности женишься или наделаешь еще каких-нибудь глупостей.

— Ну, не ее забота.

— Оно, конечно. Но все-таки я прав был — тебе не нужно было впутываться в это дело.

— Что так?

— Я могу быть откровенным? Во-первых, ты сделал ту самую ошибку — помнишь разговор о кабардинках?

— Во-вторых?

— Во-вторых, ухаживая вдвоем, мы дали ей карты в руки. Два москвича на одну доярку — многовато.

— Может, и в самом деле много. Так я не возражаю, если ты меня оставишь одного.

— Раз уж ты мне разрешил, я буду откровенным до конца. Тебе оставшихся дней хватит разве на то, чтобы сунуть голову в петлю.

— А тебе?

— Ну, в общем, давай спать…

На следующий день — напоследок нам пришлось поработать на станции как следует — мы к нашему разговору не возвращались. Идя после работы, не сговариваясь, свернули с дороги и вышли к ферме.

Встретила нас Прасковья.

— Приветствую! — сказал ей Юрка, но Прасковья даже не улыбнулась.

— Что надо? — спросила она.

— А в чем дело? — насторожился Юрка.

— А в том, что на ферму посторонним вход запрещен.

— С каких это пор?

— А с таких, что ходите и заразу носите.

— Антонину вы можете позвать?

— Нету Антонины. Была, да вся вышла.

В тот вечер на «сковородку» мы не пошли. И на следующий день — ни на ферму, ни на «сковородку». Вечер кое-как протянули за картишками. Когда же стемнело так, что короля стало не отличить от дамы, с облегчением бросили игру.

Юрка был великолепно молчалив на этот раз.

— Все это хорошо, конечно, — прервал я молчание.

— А, брось! — перебил Юрка. — Все очень просто. Мы получили коленкой под зад, и нечего чесать ушибленное место.

— Он был в ударе, — скаламбурил я, но врать не стал, будто Юрка не понял меня.

Однако Юркина манера затыкать рот вызывала «супротивное» желание обсудить ситуацию.

— А тебе не кажется странным, — сказал я, — что мы за последние дни ни разу не видели Тони?

— Нет, не кажется.

— Коленкой под зад можно было дать и эффектней.

— Оставь эффекты себе.

— Я не о том. Для чего ей было исчезать?

— Но ведь за такие штучки можно и «схлопотать».

— Ха! Разве не ты жаждал испытать «величье любви неразделенной и смешной»? За что же тут «схлопатывать»? Но постой, я не о том. Постой, у меня в самом деле мысль. Ты говорил, ее дядька тяжел на руку? Может, он ее за нас так разукрасил, что она на люди выйти стесняется?

Я убеждал, что наш долг в таком случае — вырвать ее отсюда, помочь устроиться в городе. Юрка не отзывался, но и не перебивал меня: уныло и негромко насвистывая, таращился в одну точку.

Следующий день был предпоследним днем нашей практики, однако Юрка смотался куда-то задолго до перерыва.

— Фантаст! — сказал он мне, появившись после обеда.

— А что такое?

— «Побили, поколотили!» Все гораздо проще. Инфекция у коров! Возможно, конечно, что дядя за все это вместе всыпал Антонине, но это уже вторичное.

— Что за инфекция?

— А бог его знает. Во всяком случае, если околеет хоть одна корова, могут Антонине все это на шею повесить: мол, допускала посторонних людей на ферму.

— Так…

— Так, не так — перетакивать не будем. Ты прав — нужно попытаться вырвать девку отсюда. Для начала в какое-нибудь ФЗУ, на стройку или в домработницы. А там видно будет.

— Ты хочешь поговорить с Антоном?

— Для начала сходим к ним в гости.

— В го-ости? А если попрут?

— Пускай тогда живут как знают. Только такими, как мы, не бросаются. Тем более если сами, со всей серьезностью являемся в дом.

5

Во дворе нас встретили куры, которые перед решительно шагающим Юркой в панике рассыпались по сторонам. Даже гневный петух на полдороге струсил и повернул обратно.

Юрка бодро постучал и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. В просторных сенях было темно и прохладно. Лишь из приотворенной двери падал свет.

— Разрешите?

Мы вошли. Комната была пуста, и мы в нерешительности остановились.

— Сядем? — предложил Юрка.

— Можно, — сказал я, опускаясь на скамейку.

В этой комнате стояла русская печь, накрытый клеенкой стол, стулья, скамейка, буфет. На небольших окнах висели накрахмаленные тюлевые занавески. Сами окна были плотно закрыты, и все-таки я услышал над ухом надсадный комариный писк.

— Кто-нибудь есть дома? — громко спросил Юрка, и так как никто не откликнулся, вздохнул. — Ничего, мы подождем.

В наступившей затем тишине раздался какой-то скрип, движение, что-то вроде вздохов — и вдруг забили стенные часы, которых раньше я не заметил.

— Пускай бьют? — серьезно спросил Юрка.

— Пускай.

Он задумчиво покивал — мол, так я и думал, иного я от тебя и не ожидал, друг.

Потом встал, заглянул в другую комнату и напомнил мне:

— Ты, главное, не теряйся. В основном, если будет старуха, упирай на женихов: дескать, в городе Антонина найдет обстоятельного мужа, и все такое. Понял?

Бей на женихов. Я беру на себя ее дядьку. Два пол-литра — и он будет наш.

— Смотри, вон он идет, — сказал я, выглянув во двор. — Походка, надо сказать, генеральская.

— Ничего, — успокоил меня Юрка. — С нашим главнокомандующим, — он похлопал по свертку с бутылками, — не пропадем!

Трошенька с кем-то разговаривал в сенях. Я похолодел, думал — Тоня, но это оказалась ее бабушка, маленькая ласковая старушка.