Кадамбари - [32]

и в разлуке с Рати!», «Смотри! Венок из цветов малати на его голове кажется сквозь белый зонт скоплением лунных лучей, принявших по ошибке его волосы, черные, как рой пчел, за сгусток ночной тьмы», «Смотри! На его щеки падает зеленый отблеск жемчужных серег, как если бы он украсил свои уши зелеными листьями шириши», «Смотри! В красном пламени рубинов его ожерелья словно бы пылают страстные желания юности, пытаясь проникнуть в его сердце», «Смотри! Сквозь завесу опахал он, кажется, глянул в нашу сторону», «Смотри! Он что-то сказал Вайшампаяне и улыбнулся, заставив стрелами лучей, хлынувших от зубов, побелеть все стороны света», «Смотри! Балахика полой своего платья, зеленого, как оперенье попугая, смахивает с его волос пыль, летящую из-под копыт лошадей», «Смотри! Он поднял свою ногу-лиану и водрузил пятку, нежную, как лотос в руке Лакшми, на холку своего коня», «Смотри! Он просит бетель и шутливо тянет вперед нежные и длинные пальцы своей похожей на розовый бутон лотоса ладони, словно слон, который вытягивает хобот, желая получить охапку травы шайвалы», «Счастлива та, кто, уподобившись Лакшми, завладеет его рукой, превосходящей по красоте лотос, и станет вместе с ним соправительницей земли!», «Счастлива царица Виласавати, которая его — слона — хранителя мира, способного выдержать бремя всей земли, — выносила, словно небо, в своем чреве!»

Такие и похожие возгласы раздавались со всех сторон, пока Чандрапида, которого женщины словно бы пили своими взглядами, призывали звоном своих колец, сопровождали в пути своими сердцами, оплетали сетью лучей от драгоценных камней в своих украшениях, чтили жертвенным даром своей юности, осыпали, словно огонь на свадебной церемонии, пригоршнями жареного риса, охапками цветов и браслетами, падавшими с их ослабевших рук, медленно приближался ко дворцу. Спустя немного времени он подъехал к его главным воротам, рядом с которыми, темные, как гряда гор, стояли боевые слоны, источая из висков черные потоки мускуса, и которые походили на обложенный тучами день. И здесь же пестрели тысячи зонтов на высоко поднятых древках и толпились сотни гонцов, прибывшие из разных стран.

Вблизи ворот Чандрапида спешился и, опершись рукой-лианой на руку Вайшампаяны, вслед за Балахикой, который почтительно указывал ему дорогу, прошел внутрь дворцового парка, как бы вмещавшего в себя все три мира, собранные воедино. Вход в парк безотлучно охраняли стражи с золотыми жезлами в руках. Умастившие свое тело белой мазью, в белых доспехах, с венками белых цветов и белыми тюрбанами на голове, они день и ночь, точно нарисованные или высеченные из камня, неподвижно стояли у колонн портала и своею белой одеждой походили на жителей Белого острова{174}, а высоким ростом — на людей Золотого века. Величественные, как Гималайские горы, повсюду высились дворцы со свежевыбеленными стенами, с крышами, уснащенными множеством двориков, террас, балконов и башенок, которые касались облаков и красотой превосходили пики Кайласы. Сквозь проемы бесчисленных дворцовых окон струились потоки лучей от драгоценных камней в женских уборах, и парк казался прикрытым пологом, сотканным из золотых нитей. Глубоко в землю были врыты склады оружия, где хранились самые разные его виды и которые напоминали пещеры подземного мира, полные ядовитых змей. Выложенные дорогими каменьями, все в следах красного лака с женских ног, в парке возвышались прогулочные холмы, которые живущие на их вершинах павлины оглашали нестройными криками. Рядом располагались слоновые стойла, а в них жило множество слоних, исполнявших каждодневную службу. Золотые седла на их спинах прикрывали разноцветные попоны, за длинными ушами висело сразу по нескольку опахал, и, хорошо обученные, спокойные и сдержанные, они походили на знатных молодых женщин.

Одну из сторон парка охранял могучий слон по имени Гандхамадана. Он лежал, привязанный к столбу, и, сощурив глаза, положив хобот на левый бивень, прислушивался, не шевеля ушами, к непрерывному, раскатистому, как гром надвинувшихся туч, бою барабанов, которому вторили нежный звон колокольчиков и сладкие звуки лютен и флейт. По его бокам свисала разноцветная попона и делала его похожим на гору Виндхья, чьи склоны расцвечены горными породами. Радуясь пению погонщика, он глухо трубил в свой хобот. Его уши украшали белые раковины, все в пятнах черного мускуса, и был он похож на грозящую миру гибелью тучу, сквозь которую едва просвечивает лунный диск. Золотой бодец, прикрепленный к его щеке, казался вдетой в его ухо серьгой. Вокруг шеи, запачканной мускусом, вился рой пчел, словно еще одно опахало. Спереди он высился как скала, а сзади сливался с землей, и потому казалось, что он поднимается из подземного мира. На лбу его сверкала диадема из двадцати семи жемчужин, и потому он казался ночным небом с двадцатью семью созвездиями, сияющими подле луны. Хобот его кончался широким красным раструбом, и он казался последним месяцем осени с пышной красной листвой. Стоя на трех ногах и приподняв четвертую, он походил на Вишну-карлика, делающего три шага