К вопросу о природе мышления - [3]

Шрифт
Интервал

Но тут-то и оказывается, что мышление, в точности соблюдающее все «правила» и «нормы Логики» — как «общей», так и «трансцендентальной» — и ни в одном пункте этих правил не нарушающее, все же с трагической неизбежностью, заключенной в его собственной природе, приходит к противоречию с самим собой — к «саморазрушению».

Кант скрупулезно показывает, что этот неприятный финал получается потому, что индивиды неукоснительно следуют правилам «общей» и «трансцендентальной» логики там, где эти правила и нормы бессильны, неприменимы. Вступая в область «разума» (теоретического синтеза всех частных обобщений), человеческий интеллект вторгается в область, где эти законы не действуют, где все происходит как раз по обратным «законам».

Факт наличия диалектики в сфере «разума» и приводит Канта к его специфической позиции в отношении научного знания вообще — к агностицизму. Поскольку претензия на «абсолютный и безусловный синтез» всех частных обобщений, определений любого понятия и условий его применимости равносильна претензии на познание «вещи в себе», постольку именно диалектика, фиксируемая им в составе «разума», и является для Канта признаком «непознаваемости» вещей в себе, в том числе всех вещей внешнего мира. [7]

Здесь он мыслит по схеме Зенона Элейского. Обнаруживая логическое противоречие в выражении движения, Зенон отсюда заключает — значит, движение невозможно. Та же схема лежит и в основе «Критики чистого разума». Зафиксировав напряженную диалектику в ходе «синтеза» всех частных обобщений, в ходе суммирования всех отдельных суждений и понятий в составе теории, Кант заключает — значит, единая теория вообще невозможна, значит, надо оставить надежду на достижение единого связного понимания любой «вещи в себе». Человеческий интеллект устроен так, что он всегда будет стремиться «объять необъятное» — и в наказание за это всегда будет караться логическим противоречием, разрушающим результаты его стараний.

Описание фактически-царствующей в теоретическом познании диалектики — при полной беспомощности найти выход из описанной ситуации — таков, на наш взгляд, смысл всей критической философии Канта.

Что же может и должна дать, по Канту, «критика разума»? Вовсе не способ раз и навсегда уберечь познание от диалектики. Это невозможно и невыполнимо — диалектические злоключения научного интеллекта проистекают из коренных свойств самого этого интеллекта. Познание всегда осуществлялось и всегда будет осуществляться через полемику, через столкновения и борьбу полярно-противоположных идей, взглядов, гипотез, теорий и понятий. Дело не в том, чтобы этот факт отрицать, и не в том, чтобы стараться от него избавиться. Дело может состоять только в том, чтобы борющиеся в науке «партии» были бы взаимно-вежливы и взаимно-уступчивы, а для этого — самокритичны. В этой [8] ситуации возможен только один выход, достойный культурных людей, — добиться того, чтобы законное стремление провести логично и систематически в исследовании определенный принцип не превращалось бы в параноическое упрямство, в догматическую слепоту, мешающую усмотреть «рациональное зерно» в суждениях теоретического противника, исходящего из полярно-противоположной идеи. При условии «самокритичности» разум будет находить в критике противника средство своего собственного усовершенствования.

Таким образом, «критика разума» с его имманентной диалектикой уже у Канта превращается в важнейший раздел Логики, науки о мышлении, поскольку именно здесь формулируются предписания, могущие избавить научную мысль как от косного догматизма, в который неизбежно впадает мышление, предоставленное самому себе (то есть мышление, строго соблюдающее лишь предписания «общей» и «трансцендентальной» логики и не подозревающее при этом о коварных ямах «диалектики»), так и от «скепсиса», естественно дополняющего такой догматизм.

Таким образом, уже у Канта структура Логики как науки о мышлении была очерчена так:

1) Общая логика, компетенция которой ограничивается лишь аналитическими суждениями и потому крайне узка. По своему объему она совпадает с традиционной (чисто формальной) логикой, очищенной от всех дополнений психологического, антропологического, а также «метафизического» характера, от всех соображений, связанных уже не с формой, а с «содержанием» мышления. Эту часть большой Логики Кант изложил в своем учебнике «Логика». [9]

2) Логика истины («трансцендентальная логика» или «аналитика»), излагающая «принципы суждений с объективным значением», то есть категории, категориальные схемы «синтеза» эмпирических данных в единстве «понятия». Это логика производства понятий. Выглядит она как система (точнее — как полный перечень или «таблица») категорий — таких, как «причинность», «количество», «возможность» и т. д. Все эти категории трактуются как «чистые схемы действий ума» — и только.

3) И, наконец, «трансцендентальная диалектика», осуществляющаяся как критика неправомерных претензий логически-правильного ума, то есть мышления, безупречного с точки зрения первых двух разделов Логики, но старающегося при этом перешагнуть границу законной применимости всех своих «правил», старающегося осуществить «безусловный синтез всех понятий» в составе одной теории, познать «вещь в себе», дать полный и безусловный перечень всех научных определений («предикатов») предмета, очерченного «понятием». Этот раздел и определяется Кантом как учение о всеобщих принципах и правилах употребления рассудка вообще, то есть Мышления с большой буквы.


Еще от автора Эвальд Васильевич Ильенков
Что же такое личность?

С чего начинается личность. Москва, 1984, с. 319–358.


О воображении

На вопрос «Что на свете всего труднее?» поэт-мыслитель Гёте отвечал в стихах так: «Видеть своими глазами то, что лежит перед ними».Народное образование, 3 (1968), с. 33–42.


Школа должна учить мыслить!

Как научить ребенка мыслить? Какова роль школы и учителя в этом процессе? Как формируются интеллектуальные, эстетические и иные способности человека? На эти и иные вопросы, которые и сегодня со всей остротой встают перед российской школой и учителями, отвечает выдающийся философ Эвальд Васильевич Ильенков (1924—1979).



Идеальное

Идеальное. Философская энциклопедия, т.2, с. 219–227.


Думать, мыслить...

Общество и молодежь. Москва, 1968, с. 258–279.


Рекомендуем почитать
Этнос и глобализация: этнокультурные механизмы распада современных наций

Монография посвящена одной из ключевых проблем глобализации – нарастающей этнокультурной фрагментации общества, идущей на фоне системного кризиса современных наций. Для объяснения этого явления предложена концепция этно– и нациогенеза, обосновывающая исторически длительное сосуществование этноса и нации, понимаемых как онтологически различные общности, в которых индивид участвует одновременно. Нация и этнос сосуществуют с момента возникновения ранних государств, отличаются механизмами социогенеза, динамикой развития и связаны с различными для нации и этноса сферами бытия.


Канатоходец

Воспоминания известного ученого и философа В. В. Налимова, автора оригинальной философской концепции, изложенной, в частности, в книгах «Вероятностная модель языка» (1979) и «Спонтанность сознания» (1989), почти полностью охватывают XX столетие. На примере одной семьи раскрывается панорама русской жизни в предреволюционный, революционный, постреволюционный периоды. Лейтмотив книги — сопротивление насилию, борьба за право оставаться самим собой.Судьба открыла В. В. Налимову дорогу как в науку, так и в мировоззренческий эзотеризм.


Три лика мистической метапрозы XX века: Герман Гессе – Владимир Набоков – Михаил Булгаков

В монографии впервые в литературоведении выявлена и проанализирована на уровне близости философско-эстетической проблематики и художественного стиля (персонажи, жанр, композиция, наррация и др.) контактно-типологическая параллель Гессе – Набоков – Булгаков. На материале «вершинных» творений этих авторов – «Степной волк», «Дар» и «Мастер и Маргарита» – показано, что в межвоенный период конца 1920 – 1930-х гг. как в русской, метропольной и зарубежной, так и в западноевропейской литературе возник уникальный эстетический феномен – мистическая метапроза, который обладает устойчивым набором отличительных критериев.Книга адресована как специалистам – литературоведам, студентам и преподавателям вузов, так и широкому кругу читателей, интересующихся вопросами русской и западноевропейской изящной словесности.The monograph is a pioneering effort in literary criticism to show and analyze the Hesse-Nabokov-Bulgakov contact-typoligical parallel at the level of their similar philosophical-aesthetic problems and literary style (characters, genre, composition, narration etc.) Using the 'peak' works of the three writers: «The Steppenwolf», «The Gift» and «The master and Margarita», the author shows that in the «between-the-wars» period of the late 20ies and 30ies, there appeard a unique literary aesthetic phenomenon, namely, mystic metaprose with its stable set of specific criteria.


Данте Алигьери

Книга представляет читателю великого итальянского поэта Данте Алигьери (1265–1321) как глубокого и оригинального мыслителя. В ней рассматриваются основные аспекты его философии: концепция личности, философия любви, космология, психология, социально-политические взгляды. Особое внимание уделено духовной атмосфере зрелого средневековья.Для широкого круга читателей.


Томас Пейн

Книга дает характеристику творчества и жизненного пути Томаса Пейна — замечательного американского философа-просветителя, участника американской и французской революций конца XVIII в., борца за социальную справедливость. В приложении даются отрывки из важнейших произведений Т. Пейна.


История безумия в классическую эпоху

Книга известного французского философа Мишеля Фуко (1926–1984) посвящена восприятию феномена безумия в европейской культуре XVII–XIX вв. Анализируя различные формы опыта безумия — институт изоляции умалишенных, юридические акты и медицинские трактаты, литературные образы и народные суеверия, — автор рассматривает формирование современных понятий `сумасшествие` и `душевная болезнь`, выделяющихся из характерного для классической эпохи общего представления о `неразумии` как нарушении социально — этических норм.