К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [63]
«Покуда глаз – хрусталик кравчей птицы, / А не стекляшка! / Больше светотени / Еще, еще! Сетчатка голодна» («Отрывки из уничтоженных стихов, 3», 1931). В этом примере соседствуют две синонимически переосмысленные идиомы. Так, сравнение глаза с хрусталиком кравчей птицы заставляет вспомнить фразеологизм орлиный глаз. В то же время фраза сетчатка голодна – синонимическая вариация выражения голодный взгляд (с сохранением семы ‘голода’ и синонимической замены глаза на сетчатку). Голодный взгляд при этом десемантизируется (в качестве идиомы выражение, как правило, используется в семантическом поле страсти).
Подобных случаев совмещения двух представленных идиом (АБ и ВГ → АБВГ) в стихах Мандельштама не очень много. Объединение, по сути, оказывается скорее механическим и не порождает многообразных смысловых эффектов.
Более продуктивным становится принцип, когда в тексте проявляется идиома / коллокация АБ, однако в нее добавляется элемент другой идиомы / коллокации (+В или +Г).
5.2.2. Коллокация, осложненная элементом другой коллокации
В отдельную группу можно выделить случаи, в которых высказывание содержит конструкцию АБ+В, причем все ее элементы относятся к коллокациям (а не к идиомам). Такие примеры не всегда создают сильный семантический сдвиг, поскольку связность элементов в коллокации слабее, чем в идиоме, и потому ими проще оперировать. Интересно, что в этой группе выделяются примеры, которые, несмотря на их странность, не всегда замечаются читателями.
Простым случаем предстает строка раннего (1909) стихотворения «Музыка твоих шагов»: «Глубока, как ночь, зима», в которой соединяются коллокации глубокая ночь и глубокая зима. Впрочем, в этом примере можно увидеть семантические оттенки: прилагательное в первой коллокации значит ‘поздний’, а во второй – ‘достигшей высшего предела’.
«Он ждет сокровенного знака, / На песнь, как на подвиг, готов» («Как облаком сердце одето…», 1910). Здесь коллокация готов на подвиг осложняется – она выносится в сравнение, а место подвига занимает песнь.
По контрасту сразу приведем сложный пример из ранних стихов: «И хрупкой раковины стены, – / Как нежилого сердца дом» («Раковина», 1911). Коллокация (не)жилой дом разбивается, и прилагательное по смыслу связывается с сердцем. Этот сдвиг не сразу замечается читателем, вероятно, потому что в строках на семантическом уровне имеется в виду другая коллокация: пустое сердце. Синонимическая замена прилагательных строится следующим образом: нежилой дом → пустой дом → пустое сердце → нежилое сердце.
Остальные примеры по критерию сложности осциллируют между этими двумя крайними случаями использований коллокаций.
«Вино, и крепче, и тяжеле, / Сердечного коснулось хмеля» («Когда укор колоколов…», 1910). На трансформированную коллокацию крепкое вино накладывается коллокация хмельное вино, прилагательное которой субстантивируется и относится к сердцу.
«И в крепкой чудится сигаре / Американца едкий ум» («Американ бар», 1913) – коллокация едкий (язвительный) ум соединяется с фраземой едкий дым (дым ассоциативно подсказан сигарой в предшествующей строке).
«…С тех пор, как в Бонапарта / Гусиное перо направил Меттерних» («Европа», 1914). Здесь сочетаются устойчивые конструкции обратить перо против чего-либо / кого-либо и направить оружие в/на кого-либо.
«Державным яблоком катящиеся годы» («С веселым ржанием пасутся табуны…», 1915). Простое наложение коллокации годы катятся (см., например, у А. Апухтина в стихотворении «В темную ночь, непроглядную…»: «Детской мечтой озаренные, / Годы катились») на выражение державное яблоко (держава).
«Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнули / О луговине той, где время не бежит» («Вот дароносица, как солнце золотое…», 1915). Несколько модифицированная коллокация дышать / вдыхать полной грудью синтезируется с выражением вздыхать о чем-либо.
«И вычурный чубук у ядовитых губ, / Сказавших правду в этом мире» («Декабрист», 1917). Словосочетание ядовитые губы, по-видимому, через ассоциацию губ и слов мотивировано язвительной речью (с усилением прилагательного язвительный → ядовитый). Оно осложняется и другой фраземой, характеризующей речь: вычурная речь, прилагательное которой в строке соотносится с чубуком. При этом, разумеется, вопрос касается мотивировки лексического ряда: вычурный чубук понимается как искусный, не соответствующий грубому быту «глухого урочища Сибири».
«Кровь-строительница хлещет / Горлом из земных вещей» («Век», 1922). В строках совмещаются коллокации кровь хлещет и кровь идет/хлещет горлом.
«Обратно в крепь родник журчит / Цепочкой, пеночкой и речью» («Грифельная ода», 1923). О. Ронен обратил внимание на то, что здесь проявляются две коллокации: журчит родник и журчит речь [Ronen 1983: 105–106]. По наблюдению Д. М. Сегала, в контексте со словом «пеночка» речь «воспринимается как речь птичья» [Сегал 2006: 257] (если учитывать последнее утверждение, данный пример можно отнести в следующий класс –
