К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [62]
«Уж лучше б вынес я песка слоистый нрав / На берегах зубчатых Камы» («О, этот медленный, одышливый простор!…», 1937). Слоистый нрав возникает из синтеза идиомы крутой нрав и коллокации слоистый берег. Берег появляется в уточняющей части высказывания, более того, подразумеваемое прилагательное крутой омонимично (ср.: крутой нрав – крутой берег).
«И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб, безгрешен» («В лицо морозу я гляжу один…», 1937). Чистый хлеб взят из фрагмента коллокации белый хлеб и семантически с ней связанной фраземы белый снег (снег упоминается в начале предложения).
«Дальнобойное сердце его» («Стихи о неизвестном солдате», 1937). И. М. Семенко предлагала в прилагательном дальнобойный видеть перенос эпитета: в данном случае имеются в виду дальнобойные орудия, пробивающие сердце [Семенко 1997: 98]. Мы не можем согласиться с идеей перемещения эпитета, поскольку не очень ясно, к какому именно слову должно быть изначально отнесено прилагательное. Представляется, что здесь срабатывает другой механизм: одно слово – дальнобойное – актуализирует коллокацию дальнобойное орудие. Одновременно в дальнобойном сердце проступает семантика бьющегося сердца (из коллокации сердце бьется). Таким образом, этот пример можно считать контаминацией двух коллокаций: дальнобойное орудие и сердце бьется.
В том же стихотворении: «И за Лермонтова Михаила / Я отдам тебе строгий отчет» – совмещаются фраземы дать отчет [Левин 1979: 210] и отдавать себе отчет (с заменой себе → тебе).
5.2. Две идиомы/коллокации проявляются полностью или одна идиома/коллокация осложнена элементом другой
Схематическая запись: идиомы / коллокации АБ и ВГ возникают в тексте либо в виде АБВГ, либо в виде АБ+В.
Эталонный пример:
«То всею тяжестью оно идет ко дну» («В огромном омуте прозрачно и темно…», 1910) – в этой строке речь идет о сердце. То, что с ним происходит, описывается с помощью приведенной целиком идиомы идти ко дну, которая осложняется фрагментом другой: существительное тяжесть взято в качестве синонима из идиомы с тяжелым сердцем / тяжело на сердце (идиоматический смысл последнего фразеологизма в тексте буквализуется).
5.2.1. Соединение двух идиом/коллокаций в полном виде
Мы начнем с простых случаев, когда две идиомы или коллокации соединяются в высказывании, проявляясь целиком или почти целиком, и практически не порождают сложного семантического сдвига.
«В цепких лапах у царственной скуки / Сердце сжалось, как маленький мяч» («Дождик ласковый, мелкий и тонкий…», 1911). В этом примере совмещаются две идиомы – быть в чьих-либо лапах и сжимается сердце. Идиоматический смысл фразеологизмов сохраняется, а благодаря сочетанию двух выражений создается обновленный визуальный образ.
«И гораздо глубже бреда / Воспаленной головы / Звезды, трезвая беседа» («…Дев полуночных отвага…», 1913). В строках используются идиомы воспаленное сознание и глубокий бред. Последняя идиома читается в двух планах – в целом (глубокий бред) и по частям. Во втором случае прилагательное глубокий соотносится с трезвой беседой (глубокая беседа, разговор).
Чуть сложнее другой пример: «И мне переполняет душу / Неизъяснимая полынь» («Когда укор колоколов…», 1910). Здесь соединяются две коллокации что-либо переполняет душу и горькая полынь (с заменой прилагательного горький, значение которого включено в семантический состав слова полынь, на неизъяснимый). В результате риторическая конструкция строк перекликается с идиомой горько на душе.
Укажем на случай, который формально можно отнести в другую группу: «Россия, ты – на камне и крови» («Заснула чернь. Зияет площадь аркой…», 1913). В строке приводятся две идиомы – на крови и на камне. Последняя восходит к притче Христа о «муже благоразумном», построившем свой дом «на камне» (Мф. 7:24); вероятно, сквозь нее проступает еще одна библейская идиома – краеугольный камень. Так или иначе, сакральный контекст поддерживается финальной строкой стихотворения: «Хоть тяжестью меня благослови!». В строке создается эффект семантической двойственности: для читателя равнозначны как буквальный, так и религиозный смысл.
Здесь же рассмотрим еще один пример, скорее относящийся к этой группе, но семантически осложненный: «Божье имя, как большая птица, / Вылетело из моей груди. / Впереди густой туман клубится, / И пустая клетка позади» («Образ твой, мучительный и зыбкий…», 1912). Как заметила И. Паперно, пустая клетка корреспондирует с грудной клеткой [Паперно 1991: 31–32]. Одновременно, по наблюдению Е. Сошкина, в строфе отыгрывается поговорка слово не воробей, вылетит – не поймаешь [Сошкин 2015: 287]. Два выражения не накладываются друг на друга, а совмещаются, однако обыгрывание поговорки предстает весьма многоаспектным примером синонимического развития (воробей заменяется родовым словом птица, а не поймаешь скорее не заменяется, а подменяется описанием наставшей пустоты).
«Блажен, кто завязал ремень / Подошве гор на твердой почве» («Грифельная ода», 1923) – в строках соединяются идиома
