К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [54]

Шрифт
Интервал

(см. дальше – бросается к ногам) и контаминирует его с глаголом промахиваться. В то же время кажется, что этот глагол на основе фонетического сходства замещает слово прикинется. Семантика визуальной иллюзии, возникающая в вытесненном слове, поддерживается предшествующей строкой, в которой сообщается о неотчетливых зрительных впечатлениях: «И медленно растет, как бы шатер иль храм».

«А белый, белый снег до боли очи ест» («Кому зима – арак и пунш голубоглазый…», 1922). Снег появляется на месте дыма из выражения дым ест глаза. Примечательно, что дым появляется в других строках стихотворения: «горький дым к ночлегу», «избушка дымная».

«И я теперь учу дневник» («Грифельная ода», 1923). Дневник, очевидно, вытесняет слово язык из выражения учить язык [Успенский Б. 1996].

В том же стихотворении, в строке «Вода голодная течет» прилагательное голодный заменяет прилагательное холодный [Успенский Б. 1996: 314], поскольку взято из коллокации холодная вода[60].

«И беснуется от жару / Домовитая душа» («Как растет хлебов опара…», 1922). Слово жар использовано вместо слова жир из идиомы с жиру бесится.

«А небо будущим беременно…» («Опять войны разноголосица…», 1923–1929). Как заметил Л. Видгоф, слово небо встает на место слова время. Интересно, что в языке первой половины XIX века фиксируется устойчивое выражение, в котором время называется беременным будущим. Так, в письме А. И. Тургенева к П. А. Вяземскому говорится о чертах «нашего времени, беременного будущим» [Видгоф 2015: 104–105].

«Страна москательных пожаров» («Армения, 2», 1930). Москательные пожары, надо полагать, замещают москательные товары.

«Звезды живут – канцелярские птички» («На полицейской бумаге верже…», 1930). Птички, по наблюдению П. Наполитано, заменяют крыс, см. идиому канцелярская крыса [Napolitano 2017: 73].

«Взяв на прикус серебристую мышь» («После полуночи сердце ворует…», 1931). Слово прикус, по всей вероятности, использовано вместо слова прицел из идиомы взять на прицел.

«Не идет Гора на Жиронду» («Рояль», 1931). При всей важности истории Французской революции для понимания этого стихотворения, стоит отметить, что обсуждаемая строка, как указала П. Наполитано, строится по модели фрагмента поговорки если гора не идет к Магомету (на Жиронду и к Магомету предстают изоритмическими словосочетаниями; лексема гора, очевидно, обыгрывается в строке) [Napolitano 2017: 130].

«Катит гром свою тележку / По торговой мостовой» («Зашумела, задрожала…» («Стихи о русской поэзии, 2»), 1932). Эпитет торговый выступает вместо торцовый (ср. выражение торцовая мостовая) [Успенский Б. 1996: 314][61].

«Что ни казнь у него – то малина» («Мы живем, под собою не чуя страны…», 1933). «Усиленный арготизм малина» [Тоддес 1994: 211] заставляет вспомнить поговорку не жизнь, а малина [Napolitano 2017: 245]. Соответственно, здесь слово казнь заменяет слово жизнь.

«И янычарская пучина молодая» («Бежит волна – волной волне хребет ломая…», 1935). Пучина, как указал Б. А. Успенский, возникает на месте слова дружина (ср. выражение молодая дружина) [Успенский Б. 1996: 317].

«За бревенчатым тылом на ленте простынной» («День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток…», 1935). С точки зрения М. Л. Гаспарова, слово тыл в этой строке замещает слово тын (см. коллокацию бревенчатый тын) [Гаспаров М. 2001: 661].

«Улитки рта наплыв и приближенье» («Когда заулыбается дитя…», 1936–1937). Как можно догадаться из темы стихотворения, улитка подменяет улыбку [Успенский Б. 1996: 316].

«Его холмы к далекой цели / Стогами легкими летели» («Пластинкой тоненькой жиллета…», 1936). Слово стогами употреблено вместо слова стопами. Замена дополнительно подкрепляется фразеологией – см., например, выражение подошва гор.

«Хляби хлеба, гроз ведро» («Эта область в темноводье…», 1936). Хляби хлеба, надо полагать, заменяют хляби неба, см. выражение разверзлись хляби небесные.

«А коршун где – и желтоглазый гон / Его когтей, летящих исподолобья?» («Где связанный и пригвожденный стон?..», 1937). Летящих исподлобья замещает смотрящих исподлобья (ср. коллокацию смотреть исподлобья); см. слово желтоглазый, где проявляется вытесненная сема ‘зрения’. Этот пример интересен тем, что, в отличие от других случаев, подключение исходной коллокации затрудняет понимание. В самом деле, словосочетание летящих исподлобья воспринимается как точка зрения Прометея, который смотрит исподлобья и видит когти коршуна (но сами когти коршуна смотреть исподлобья не могут).

«И не вожу смычком черноголосым» («Вооруженный зреньем узких ос…», 1937). По наблюдению Б. А. Успенского, слово черноголосый – трансформированное слово черноволосый (ср. черноволосый смычок) [Успенский Б. 1996: 314].

«Египтян государственный стыд» («Чтоб, приятель и ветра, и капель…», 1937). Как заметили Б. А. и Ф. Б. Успенские, слово стыд подменяет слово строй (см.: государственный строй) [Успенский Ф. 2014: 58].

«Для того ль заготовлена тара / Обаянья в пространстве пустом» («Стихи о неизвестном солдате», 1937). О. Ронен обратил внимание на то, что слово тара может замещать слово чары, причем слово


Рекомендуем почитать
Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Тамга на сердце

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.