К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [53]
Интересно, что при всей трудности поэтики Мандельштама чистых сложных случаев синонимии в ней не так много (ср. количество примеров с примерами синонимических замен). Скорее всего, далеко не все примеры такой сложной синонимии были нами обнаружены. Вместе с тем особенность этих примеров такова, что они с трудом поддаются опознаванию. Для того чтобы идиома была узнана, ее компонент должен активировать небуквальное значение [Слюсарь et al. 2017: 92]. Очевидно, что, когда ни один элемент идиомы в высказывании напрямую не представлен, такая активизация представляется затруднительной[58].
4.2.2. Замены на других основаниях
В эту группу объединены примеры, в которых замена не основана на синонимии или антонимии.
4.2.2.1. Изоритмические и фонетически близкие замены
В этом разделе представлены случаи, в которых на место одного из элементов коллокации / идиомы встает другое слово, которое изоритмично и часто (но не обязательно) фонетически созвучно «вытесненному» слову. Понимание таких случаев двухфазово: с одной стороны, читатель понимает высказывание, опираясь только на имеющийся лексический ряд; с другой стороны, если он опознает лежащую в основе высказывания идиому / коллокацию, то он воспринимает фразу еще и по модели идиомы / коллокации. Иными словами, семантика «вытесненного» элемента проступает в поэтическом высказывании и в результате образуется сложная смысловая структура, учитывающая одновременно как данный в тексте, так и подразумеваемый в языке смысл, а содержащееся в высказывании слово наделяется семантическими признаками слова «вытесненного». Говоря совсем схематично, в таких конструкциях лексема А воспринимается как «Б, но только А».
Примеры Б. А. Успенского, включенные в эту группу, мы рассматриваем коротко, о некоторых других обнаруженных случаях говорим чуть подробнее. Примеры расположены в хронологическом порядке.
Прежде всего, однако, стоит обратить внимание на то, что в двух стихотворениях Мандельштам обнажил этот прием. Самым «чистым» образцом являются строки из стихотворения «Дикая кошка – армянская речь» (1930): «Долго ль еще нам ходить по гроба, / Как по грибы деревенская девка?..». В этих строках в устойчивом выражении ходить по грибы слово грибы заменяется изоритмическим и фонетически близким словом гроба. В сравнительной части предложения принцип замены акцентируется. Ходить по гроба, соответственно, воспринимается по модели ходить по грибы (но только по гроба), или, иными словами, семантика ходить по грибы привносится в выражение ходить по гроба (далее мы не будем расписывать механизмы читательской интерпретации таких замен).
Похожим образом в раннем стихотворении «Домби и сын» (1913) в строках «Как пчелы, вылетев из улья, / Роятся цифры круглый год» словосочетание роятся цифры следует понимать по модели выражения роятся пчелы, подсказанного сравнительной частью предложения. Этот пример более простой и понятный, а слово пчелы только изоритмически, но не фонетически близко слову цифры.
Теперь перейдем к тем случаям, в которых прием не так очевиден.
«И сумерки тканей / Пронизаны телом – / В сиянии белом» («Что музыка нежных…», 1909). В словосочетании пронизаны телом слово телом заменяет слово светом, причем на тело переносятся семантические признаки света.
«И томное окно белеет» («В огромном омуте прозрачно и темно…», 1910). Томное окно, очевидно, использовано на месте коллокации темное окно.
«И падающих звезд пойми летучий рай!» («Я знаю, что обман в видении немыслим…», 1911). Е. Сошкин обратил внимание на то, что за выражением летучий рай скрывается летучий рой [Сошкин 2015: 246–247].
«Ярких дней сияющая рана!» («Ты прошла сквозь облако тумана…», 1911). Еще один пример Е. Сошкина: сияющая рана заслоняет словосочетание зияющая рана [Сошкин 2015: 246–247].
«Прекрасен храм, купающийся в мире» («Айя-София», 1912). Словосочетание в мире в этой фразе использовано вместо в море (ср. коллокацию купаться в море). См. далее обыгрывание значения слова парус: «На парусах, под куполом».
«Прозрачная весна над черною Невой / Сломалась, воск бессмертья тает» («На страшной высоте блуждающий огонь…», 1918). Б. А. Успенский полагает, что слово весна заменяет слово свеча, что позволяет объяснить появляющийся дальше воск бессмертья [Успенский Б. 1996: 318]. Возможно, однако, что здесь проявляется другая трансформация: слово воск подставлено вместо слова лед. При таком прочтении нет необходимости видоизменять словосочетание прозрачная весна (ассоциативно оно кажется вполне понятным, поскольку прозрачный и весна семантически соотносятся с воздухом), а коллокации тает лед и сломался лед подкрепляют допустимость такой замены.
«Уносит ветер золотое семя» («Феодосия», 1919–1922). Слово семя выступает вместо слова время, взятого из идиомы золотое время [Успенский Б. 1996: 316].
«То вдруг прокинется безумной Антигоной» («Я слово позабыл, что я хотел сказать…», 1920). Можно предположить, что украинизм [59]прокинется, если рассматривать его в рамках русского языка, ассоциируется со словом кинется (см. дальше – бросается к ногам
