К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [50]

Шрифт
Интервал

занимает место слова клин из коллокации журавлиный клин, а журавлиный при этом трансформируется в существительное журавль. Контекст стихотворения, а именно клин боевой в третьей строфе, подкрепляет сложную семантику строки.

«И приниженный гений могил». Гений могил уже интерпретировался как фосген [Ронен 2002: 112]. Для нас, однако, важно наблюдение М. Л. Гаспарова: «гением могил (как genius loci), вероятнее всего, назван газ фосген» [Гаспаров М. 1996: 34]. В самом деле, словосочетание гений могил построено по модели выражения гений места (в данном случае само место уточняется).

«Мыслью пенится – сам себе снится». Череп способен пениться мыслью, потому что эта метафора основана на устойчивых словосочетаниях, сопоставляющих мысль и интенсивный процесс нагрева жидкости, ср.: мысли кипят, мысль бурлит и т. п.

«Чаша чаш и отчизна отчизне». С точки зрения Ф. Б. Успенского, «невольно возникает, например, мысль о родстве конструкции отчизна отчизне с традиционной формулой Pater patriae „отец отечества“» [Успенский Ф. 2014: 78][53]. Семантически измененная конструкция отчасти проявляется в слове отец в конце фрагмента: «Шекспира отец» [Семенко 1997: 102].

Наконец, последний пример из «Солдата»: «Я ль без выбора пью это варево». В этой фразе переработано слабоидиоматическое словосочетание без выбора, которое в специальных комментариях не нуждается. При этом ситуация выбора (точнее – отсутствия выбора) и глагол пить актуализируют не конкретный, а обобщенный бытийственный смысл происходящего. Он соотносится с идиомой пить / испить горькую чашу чего-либо (страданий, горя, мучений). Пью это варево предстает синонимическим развитием этого выражения, причем занятно, что «вытесненная» из строки чаша уже возникала в тексте стихотворения (см. «Чаша чаш…»).

«Не сравнивай: живущий несравним…» (1937). Строка обыгрывает, буквализуя, слово несравненный из конструкции несравненный Х (несравненный поэт, несравненный человек и т. п.)[54].

«Размотавший на два завещанья / Слабовольных имуществ клубок» («Чтоб, приятель и ветра, и капель…», 1937). Как заметил Б. А. Успенский, в основе этого фрагмента лежит выражение проматывать деньги [Успенский Б. 2018: 29], по-видимому понятое буквально (их можно как проматывать, так и разматывать).

«Наклони свою шею, безбожница» («Я молю, как жалости и милости…», 1937). Здесь, очевидно, переосмысляются близкие фраземы склонить шею, склонить голову.

«Зорко смотрит в явь» («Пароходик с петухами…», 1937). Эта строка основывается на переработке идиомы смотреть в корень.

4.2.1.3. Сложные случаи синонимии

В творчестве Мандельштама встречаются еще более сложные случаи синонимии, когда оба элемента идиомы / коллокации АБ представлены в тексте как аб, где а и б – синонимические замены А и Б.

«Пшеницей сытого эфира» («Опять войны разноголосица…», 1923–1929). Образ пшеницы эфира можно понимать как окказиональный синоним манны небесной (думается, что чаемые времена связаны не только с идеей мира («Где нет ни волка, ни тапира»), но и с божественным изобилием – пшеницей эфира). В таком случае не возникает необходимости в сложном оккультном подтексте (философия Гурджиева), который в свое время предлагал О. Ронен и с присутствием которого был согласен Тарановский [Тарановский 2000: 18].

«Где каждый стык луной обрызган» («Грифельная ода», 1923). Словосочетание луной обрызган допустимо интерпретировать как яркую метафору, в основе которой лежат какие-то визуальные впечатления и т. п. Вместе с тем оба элемента словосочетания соотносятся с коллокацией льется свет. Так, луна является источником света. Свет в метафорическом пространстве русского языка предстает жидкостью. Мандельштам, исходя из этих представлений, приписывает источнику света возможность им брызгаться.

«Учеников воды проточной» («Грифельная ода», 1923). По наблюдению О. Ронена, эта строка – параномастическая перифраза поговорки вода камень точит [Ronen 1983: 112]. Здесь мы сталкиваемся со сложным случаем синонимического варьирования. Так, выражение вода камень точит, восходящая к строке Овидия Gutta cavat lapidem non vi sed saepe cadendo [Капля долбит камень не силой, но частым паденьем], часто употребляется в смысловом контексте учения и научения чему-либо. Этот семантический план в строке «Грифельной оды» проявляется в лексеме ученики. Соотношение проточной и точит возникает благодаря созвучию слов, которые оказываются как бы фонетическими и вследствие фонетики – семантическими синонимами.

«Кто веку поднимал болезненные веки» («1 января 1924»). По глубокому замечанию О. Ронена, отправной точкой этой строки служит идиома открыть кому-либо глаза (‘указать правду’) [Ronen 1983: 241]. Обыгрывание основывается на сложной синонимии: идиома понимается буквально (в соответствии с ее внутренней формой), поэтому поднимать становится окказиональным синонимом открывать, а глаза меняются на веки.

«Нюренбергская есть пружина, / Выпрямляющая мертвецов» («Рояль», 1931). Как уже отмечалось [Гаспаров М. 2001: 650; Napolitano 2017: 135], здесь трансформируется выражение горбатого исправит могила


Рекомендуем почитать
Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Тамга на сердце

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.