К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [46]
«Как кристаллическую ноту, / Что от рождения чиста!» («Silentium», 1910). Характеристика ноты – кристаллическая – незаметно использована вместо кристально чистая (не случайно в следующей строке встречается слово чиста).
«Расширенный пустеет взор» («Слух чуткий парус напрягает…», 1910). Расширенный взор заменяет коллокацию расширенные зрачки (с синонимией взора и зрачков).
«Темное дерево слова» («Листьев сочувственный шорох…», 1910). Несколько неожиданно для раннего Мандельштама (ср. соседние примеры) в этой строке можно увидеть витиеватую семантическую игру: дерево слова допустимо трактовать как словосочетание, возникшее на основе термина дерево языков[47] (дерево понимается буквально, а раз оно бывает языковым, то бывает и словесным).
«Что слабых звезд я осязаю млечность?» («Нет, не луна, а светлый циферблат…», 1912). Млечность звезд здесь переосмысляет Млечный путь [Гаспаров М. 2001: 614].
«Души готической рассудочная пропасть» («Notre Dame», 1912). Пропасть души вырастает из распространенных и стертых выражений, в которых душа обладает характеристикой глубины, – глубина души, глубокая душа, бездна души и т. п.
«А хищный глазомер простого столяра» («Адмиралтейство», 1913). Хищный глазомер предстает синонимической вариацией идиомы орлиный взгляд, причем взгляд заменяется глазомером, а орлиный – признаком птицы – хищный. Возможно, на обсуждаемое словосочетание накладывается и коллокация хищный взгляд, в таком случае глазомер простого столяра оказывается не только ‘точным’, но и ‘жадно ищущим красоту’.
«И, если подлинно поется / И полной грудью наконец» («Отравлен хлеб и воздух выпит…», 1913). Оборот петь полной грудью основан на синонимии с устойчивой конструкцией дышать полной грудью (пение и дыхание могут быть семантически сближены благодаря воздуху, горлу и т. п.).
Два примера из стихотворения «Старик» (1913). «А глаз, подбитый в недрах ночи» – недра ночи заменяют буквально понятую коллокацию глубокая ночь. Интереснее в конце стихотворения: «А дома – руганью крылатой». Крылатая ругань возникает как риторическая замена воспринятого дословно фразеологизма крылатые слова (крылатое выражение).
«В Египет водяным путем» («От вторника и до субботы…», 1915). Словосочетание водяной путь предстает синонимической заменой водного пути.
«Уносит времени прозрачная стремнина» («С веселым ржанием пасутся табуны…», 1915). Как заметил О. Ронен, эта строка – парафраз литературной идиомы река времен [Ronen 1983: 113].
«Старухи-овцы – черные халдеи, / Исчадье ночи в капюшонах тьмы» («Обиженно уходят на холмы…», 1915, 1923). Словосочетание исчадье ночи является синонимичным идиоме исчадье ада.
«И достигает скорбного закала / Негодованьем раскаленный слог…» («Я не увижу знаменитой „Федры“…», 1915). В этом примере видоизменена коллокация достигать накала.
Во фразе Федры – «Любовью черною я солнце запятнала!» (« – Как этих покрывал и этого убора…», 1915) – переосмысляется идиома запятнать род, потому что «Федра приходится внучкой богу Солнца» [Гаспаров М. 2001: 623]. Солнце и род, таким образом, превращаются в окказиональные синонимы.
«Честолюбивый сон он променял на сруб» («Декабрист», 1917). Честолюбивый сон взят из коллокации честолюбивая мечта; сон и мечта – синонимы.
«Пусть говорят: любовь крылата, / Смерть окрыленнее стократ» («Твое чудесное произношенье…», 1917). Образы этих строк возникают на основе вариаций выражений, в которых эмоции окрыляют человека, ср.: любовь окрыляет (выражение, по видимости, понимается буквально: любовь может окрылять, потому что у нее самой есть крылья).
«Что в горячке соловьиной / Сердце теплое еще» («Что поют часы-кузнечик…», 1917). Соловьиная горячка синонимична любовной горячке [Гаспаров М. 2001: 630].
«Где не едят надломленного хлеба» («На каменных отрогах Пиерии…», 1919). Надломленный хлеб, очевидно, заменяет преломленный хлеб, ср. выражение преломить хлеб. Интересно, что эта замена незаметна, возможно, из‐за синонимической близости слов.
«В тебе все прихоть, все минута» («Мне жалко, что теперь зима…», 1920). В строке коллокация минутная прихоть разбивается на два отдельных слова, представленных как синонимы.
«И угли ревности глотает» («Я в хоровод теней, топтавших нежный луг…», 1920). Угли ревности здесь восходят к выражению жгучая ревность.
«И вчерашнее солнце на черных носилках несут» («Сестры – тяжесть и нежность – одинаковы ваши приметы…», 1920). Образ вчерашнего солнца обычно соотносится исследователями с образом черного солнца (и, с легкой руки Ахматовой, – еще и с Пушкиным) в других стихах Мандельштама, хотя строка в целом описывает закат: солнце садится, и наступающая темнота метафорически осмысляется как черные носилки, на которых уносят солнце. Словосочетание вчерашнее солнце построено на основе коллокации вчерашний день (два выражения здесь сближаются: и вчерашнее солнце, и вчерашний день означают то, что было вчера, в светлое время суток прошедшего дня, нюансированное различие заключается в том, что в стихах «вчера» возникает с заходом солнца). По-видимому, в тексте могут проявляться и рефлексы идиоматического значения, присущего словосочетанию
