К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [32]
«И на душе зверей покой лебяжий» («Когда уснет земля и жар отпышет…», «<Из Петрарки>», 1933–1934) – в строке обыгрывается коллокация душевный покой. Лебяжьим покой называется, видимо, по ассоциации с лебяжьим пухом и в целом с комплексом образов, связанных со словами лебедь, лебяжий. В таком случае эта метафорическая конструкция буквализуется и даже рекурсивно обращается сама на себя, поскольку в тексте лебяжий покой нисходит на зверей.
Следующая строка: «Ходит по кругу ночь с горящей пряжей» – выражение ходит по кругу можно воспринимать двояко: в прямом и фразеологическом (‘повторять свои действия, не выходить из замкнутого круга’) смыслах.
«Когда, уничтожив набросок, / Ты держишь прилежно в уме / Период без тягостных сносок, / Единый во внутренней тьме, / И он лишь на собственной тяге, / Зажмурившись, держится сам…» («Восьмистишия, 3», 1933–1934) – обыгрывается идиома держать в уме: сначала она употреблена в основном значении, но потом составляющие ее слова буквализуются. Период начинает держаться сам по себе, без участия ума (становясь отдельным субъектом).
«Меня не касается трепет / Его иудейских забот» («Скажи мне, чертежник пустыни…», «Восьмистишия, 6», 1933–1934) – на выражение это меня не касается в сочетании со словом трепет накладывается реальный аспект – чертежник пустыни буквально не (при)касается к говорящему.
«Касаемся крючьями малых, / Как легкая смерть, величин» («В игольчатых чумных бокалах…», «Восьмистишия, 10», 1933–1935) – математическое понятие малые величины преобразовано в физический объект – в вещи (бирюльки), которых можно в действительности коснуться.
В том же стихотворении: «И там, где сцепились бирюльки, / Ребенок молчанье хранит» – эти строки придают идиоме хранить молчание пространственное измерение и тем самым позволяют разложить ее на элементы: ‘ребенок хранит свое молчание там, где сцепились бирюльки’.
«Прямизна нашей речи не только пугач для детей» («Голубые глаза и горячая лобная кость…», 1934) – прямизна речи, вероятно основанная на таких выражениях, как прямо сказать / я скажу тебе прямо, вступает в смысловое взаимодействие с пугачом (игрушечным пистолетом): прямизна осмысляется как физический параметр объекта и соотносится со стволом пистолета.
«Дышали шуб меха. Плечо к плечу теснилось» («10 января 1934») – поскольку в стихотворении описываются похороны, немного модифицированную идиому плечом к плечу можно воспринять двояко: и как показатель сплоченности людей (идиоматический смысл), и как буквальное обозначение тесноты. О первой части строки см. ниже.
Не вполне доказуемым (такой идиомы нет в синхронных Мандельштаму словарях), но интересным представляется возможное использование идиоматичного жаргонизма в строках «Ходят рыбы, рдея плавниками, / Раздувая жабры: на, возьми!» («Мастерица виноватых взоров…», 1934). Раздувать жабры – ‘сильно злиться (тяжело дыша, пыхтя)’, и это тяжелое дыхание в системе образов стихотворения становится еще одним указанием на то, что рыбы репрезентируют «мужской» эротизм (см. подробнее ниже, в разборе стихотворения).
«И богато искривилась половица – / Этой палубы гробовая доска» («Я живу на важных огородах…», 1935) – соседство со словом половица выделяет из идиомы гробовая доска (‘могила’) слово доска в буквальном значении.
«Тянули жилы, жили-были, / Не жили, не были нигде» («Тянули жилы, жили-были…», 1935) – здесь употребленное устойчивое выражение жили-были раскладывается на составляющие его слова и так лишается своего эпического, сказочного содержания (неважно – жили или не жили, были или не были), оставаясь маркированной формулой.
«Мир должно в черном теле брать…» («Мир должно в черном теле брать…», 1935) – обратим внимание на два аспекта: во-первых, из‐за модификации (держать → брать) идиома держать в черном теле получает дополнительные насильственные коннотации. Во-вторых, черное тело выделяется из идиомы и соотносится с образом земли (по всей видимости, ‘темной, черной’), контрастируя с ясными всходами в последней строке.
«В опале предо мной лежат / <…> Двуискренние сердолики / И муравьиный брат – агат» («Исполню дымчатый обряд…», 1935) – совмещение семантики выражения быть в опале и буквального значения слова опал – ‘минерал определенного сорта’, в случае такого понимания окаймляющий или содержащий другие перечисляемые камни [Литвина, Успенский Ф. 2016: 286].
«Я должен жить, дыша и большевея, / Работать речь, не слушаясь, сам-друг…» («Стансы», 1935) – возможно, здесь важно не столько значение идиомы сам-друг (‘вдвое больше’ или ‘вдвоем’), сколько ее лексический состав, который может быть в контексте стихотворения осмыслен как ‘сам себе друг’.
«И вы – часов кремлевские бои…» («Наушнички, наушники мои!..», 1935) – употребленное во множественном числе, слово бой в коллокации бой часов может трактоваться неоднозначно, поскольку актуализируется семантика боя как ‘сражения’ (только в этом смысле множественное число нормативно)
