К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [108]
Поэтический текст подчиняется всем правилам данного языка. Однако на него накладываются новые, дополнительные по отношению к языку, ограничения: требование соблюдать определенные метро-ритмические нормы, огранизованность на фонологическом, рифмованном, лексическом и идейно-композиционном уровнях. Все это делает поэтический текст значительно более «несвободным», чем обычная разговорная речь. Известно, что из «песни слова не выкинешь». Казалось бы, это должно привести к чудовищному росту избыточности в поэтическом тексте, а информационность его должна при этом резко снижаться. Если смотреть на поэзию как на обычный текст с наложенными на него дополнительными ограничениями <…>, то поэзия с очевидностью делается не только ненужной, но и невозможной – она превращается в текст с бесконечно растущей избыточностью и столь же резко сокращающейся информативностью [Лотман 2001 (1972): 45–46].
По мнению ученого, поэзия на практике снимает противоречие и оказывается предельно информативной. Это достигается как семантизацией всех, в частности формальных, элементов языка, получающих дополнительные значения (ср. корректировку этой идеи: [Манин; Manin 2012]), так и принципом тотального со-/противо-поставления всех элементов текста [Лотман 2001 (1972): 47].
Вместе с тем в диахронной перспективе парадокс существования поэзии означает, что поэзия все время должна вырабатывать новые механизмы сохранения или увеличения информативности. «Отработанные» и одновременно закрепленные в каноне (школьная, университетская программа, обязательный круг чтения интеллектуала и т. п.) приемы и способы построения текста не могут постоянно воспроизводиться в одном и том же виде – их информативность и, соответственно, информативность новых произведений предельно уменьшаются. Оговоримся, что мы здесь не рассматриваем массовую литературу, как и не обращаемся к проблеме романной формы (они в целом на большой исторической дистанции более консервативны в своих приемах) – речь идет именно о поэтическом языке.
В эпоху модернизма русская поэзия выбрала путь формальных ограничений. В силу разных причин, прежде всего из‐за культурной традиции запоминать стихи наизусть, лирика сохранила в качестве конструктивного принципа силлаботонику и рифму, а не пошла по пути верлибра (см. подробнее: [Гронас 2012]; статистически эксперименты с верлибром не играют в ту эпоху существенной роли).
Другое ключевое ограничение – длина стихотворения. К 1880 году установилась медианная длина в 16 строк, и на протяжении всего модернизма (во всяком случае, до 1921 года) в основном писались стихи длиной от 8 до 20 строк (с преобладанием текстов в 12 строк). Краткость произведений также объясняется разными комплементарными причинами, среди которых важное значение имеют как необходимость текста быть мнемоничным, так и закрепление нарративных приемов за прозой, с которой в эпоху модернизма поэзии не было смысла конкурировать в области повествования [Shelya, Sobchuk 2017].
Немаловажен также и тот факт, что использование поэтического языка и поэтических приемов XIX века в целом плохо подходили для новизны сообщения. С одной стороны, поэтика лирики XIX века разрабатывалась в массовой и дилетантской поэзии, где производились малоинформативные высказывания. С другой стороны, в эпоху модернизма русская поэзия XIX века окончательно стала восприниматься как сформированная и во многом законченная литературная традиция, язык и приемы которой относятся к прошлому. Так, символисты, пересмотрев в своих критических выступлениях (см., например, статьи В. Брюсова или А. Белого) поэтику известных авторов (Пушкин, Некрасов) и канонизировав некоторых поэтов (Баратынский, Тютчев), локализовали их в конкретной отдаленной эпохе. Это привело к тому, что их нельзя было развивать как живую литературную традицию, – новая модернистская поэзия могла только обыгрывать язык, мотивы и приемы классиков. Даже когда символисты создавали тексты, имитирующие поэтику XIX века (как, к примеру, «Пепел» Белого, сотканный из мотивов и приемов лирики Некрасова), это было поэтическим экспериментом, новаторским пастишем, а не эволюционным продолжением поэзии XIX века. Ориентация на поэтику прошлого века, носившая также экспериментальный характер, современниками воспринималась как демонстративная литературная позиция, то есть в культуре эпохи была маркирована (напомним о «пушкинской» поэтике зрелого Ходасевича). Хотя мы не можем быть уверены в том, что литературная традиция XIX века полностью исчерпала свои возможности в плане информативности сообщений, поэтика модернизма сосредоточилась на выработке нового языка.
Сохранение метра и рифмы, как и выбор небольшого оптимального объема стихотворения, являлись существенными ограничениями в плане способности текста быть информативным. Отдельную сложность представлял запрет на прямое, неотрефлексированное и необыгрывающее повторение литературной традиции. Конечно, у культуры были компенсаторные механизмы – и многообразные метрические эксперименты, и допустимость создания пастиша или стилизации, и объединение стихов в циклы (что позволяло тексту быть одновременно и длинным, и коротким), – однако базово перед лирическим стихотворением в модернизме стояла трудная задача быть одновременно коротким, запоминаемым и сообщать что-то новое.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.