К'гасная площадь - [19]

Если б звали немолодую монтажершу не Ледою, Долгомостьев вряд ли женился б наней. Не так, разумеется, примитивно, что, скажем, окажись онав последний момент Тамарой или Галею, сбежал бы из ЗАГСа, апросто изначально не притянулаб онадолгомостьевского взгляда, закоторый самас готовностью зацепилась, ауж дальше окрутить Долгомостьевабыло делом техники: по возможности тонко похваливать гениальный его материал (который и впрямь очень был недурен), восхищаться неожиданными монтажными решениями дапроявлять полное понимание, чья, собственно, это картина -- Дуловаили Долгомостьева. Тут т еще, что Долгомостьев непременно поверил бы устойчивым студийным слухам о какой-то неприятной, нечистой связи между Ледою и завпроизводством, если бы заву фамилия былане Лебедь -- уж слишком очевиден соблазн любому сочинить историю про Леду и Лебедя. Но это ладно, к слову.

Когданеделею позже группы подготовки выехавший из Москвы, прибыл Долгомостьев ранней весною в Таллин, ВитюшаСезанов и оператор Иван Васильевич первым же делом повезли его по местам ими самими довыбранной натуры. Начали прямо с Рокка-аль-маре, где Иван Васильевич приискал объект Ыэстонский хуторы, в зимнюю экспедицию не найденный, и очень им гордился. Вообще-то Долгомостьев не любил этнографические музеи под открытыми небесами -- дешевкавсе это и фальшиво, -- но и Ыхуторы оказался ничего себе, и обижать ИванаВасильевичане хотелось, даи удобно, что в черте Таллина: все же сто четырнадцать полезных сценарных метров, дней пять снимать, если не неделю, -- так что застолбили и совсем было собрались ехать дальше, как Витюша-мефистофель предложил зайти заодно в запасники, посмотреть: не сгодится ли что в качестве обстановочного реквизита.

Встретилаих в запасниках хранительница -- светлоокая эстонкалет тридцати (взгляд пристальный по мелким морщинкам нашее и у глаз с легкостью обнаружил бы, что старше тридцати) в синем, под джинсовый, недорогом костюмчике. Принципиальную свою антипатию (и тут самим оставалось выбирать к чему -- к киносъемкам ли в серьезном научном учреждении или к национальности гостей -антипатия относится) продемонстрировалаподчеркнутой вежливостью, настолько подчеркнутой, что навитюшин явно легкомысленный вопрос об имени ответилабез запинки, и тенью не жеманясь: Рээт, и только глазаеще похолодели и попрозрачнели.

Долгомостьевакак током ударило.

Он слегкапокраснел и во все следующие полчасани мисок, ни прялок, ни ходиков не увидел, хоть вроде и смотрел и даже с Витюшею замечаниями обменивался. Собственно, как раз имя произвело наДолгомостьеватакое сильное впечатление, вовсе не самахранительница: женщинакак женщина, еще и талия низковата. Поэтому, когдапри выходе Витюшаприцокнул языком: а? ну как? ничего себе, а? Долгомостьев выказал удивление, несколько даже подчеркнутое удивление, -- это чтоб Витюшане прицепился к его замешательству и не разгадал стыдной тайны Долгомостьева, связанной с этим именем, хотя маскироваться разумнее было бы наоборот, то есть именно выдав собственное замешательство завосхищение эстонкою. Но тут существоваладругая опасность: витюшинаоценкамоглаоказаться обычным его приколом, провокацией, попавшись накоторую Долгомостьев обнаружил бы дурной (навитюшин взгляд) вкус, ачто бы Долгомостьев ни изображал в роли кинорежиссера-постановщика, в последней глубине души во вкусе своем сильно был неуверен, считал его провинциальным, и столичный мальчик Витенькаявлял в этом смысле серьезный авторитет. Но насей раз Сезанов языком прицокивал, кажется, искренне: что вы?! аглаза! Я неплохой портретист и могу вас уверить, что такие глазавстречаются раз насто тысяч. Если не реже. Ледяные, как льдинки. (Витюшатак и сказал: ледяные, как льдинки). Снежная королеваЭстонской ССР.

Месяц спустя Долгомостьев решился-таки пригласить Рээт в ресторан, -- это Витюшаподтолкнул, сказал, что, несмотря наглаза, здесь ни времени лишнего не истратится, ни энергии, ибо эстонки женщины культурные и порядочные, и если уж соглашаются в ресторан, то вслед заэтим пунктуально и расплачиваются. Короче, обольщал и соблазнял, и Долгомостьев сдуру так поверил витюшиной мудрости, что не только пригласить решился, аеще и после рестораначуть не с требованиями приступил к Рээт, -- славаБогу, достало в последний момент умаи тактаудержаться, новой мрази в лицо не получить.

Витюшаи позже делился афоризмами об эстонках. Когдасовсем забросивший картину, задыхающийся от счастья Долгомостьев окончательно уверился, что Рээт любит его сильнее себя, Витюшазаметил, что наэстонской женщине сорок нижних юбок и онаснимает, даже в самом последнем случае, никак не больше тридцати девяти. А уж эта-то женщина, холодная, как собачий нос, в особенности. Долгомостьев уже знал цену витюшиным пророчествам, однако, все приглядывался к Рээт, выспрашивал, выпытывал: нет, получалось, что неправ Сезанов, в данном случае -- неправ! То есть тогдаполучалось, что неправ.

Разумеется, чтобы и как током ударило, и покраснеть -- такого сильного воздействия ни однаобщекультурная ассоциация произвести наДолгомостьеване могла. Тут былаочень старая, двадцатитрехлетней давности, то есть с другим Долгомостьевым, с Долгомостьевым, роль еще не сыгравшим, случившаяся история, о которой Долгомостьев и нынешний никогдане забывал, хоть -- что совсем уж не по его характеру -- никому о ней не рассказывал. Не рассказывать, впрочем, причинаимелась веская: в жизни не чувствовал Долгомостьев себя такой мразью (ее словечко; это ж надо, едвазная по-русски -- выкопать!), как в тот раз. А в Рокка-аль-маре будто знак был дан Долгомостьеву этим именем -- не просто же так хранительницу в синем костюмчике звали Рээт! не случайно! не совпадение же -- вот уж точно, что Рокка-аль-маре! Словом, знак был дан, что вот-де, есть шанс у Долгомостьевапереиграть наново, второй дубль снять и от той грязи душу очистить, доказать, что то -- ошибка, случайность, что не мразь он, и вот сейчас, во втором дубле, все сложится отлично. Таким образом, двадцать три годаобъединятся одним смыслом, словно не было внутри них пустых или позорных дней, недель, месяцев, словно не существовало Алевтины и Леды, Вероники Андреевны и Дулова(в корзину все это, в корзину!), и дадут направление и оправдание навсю остальную жизнь.