Известный аноним - [10]

Есть свидетельство Клементия Россета, что получив анонимное письмо, он не передал Пушкину ни письма, ни своего подозрения, что, возможно, письмо написано князьями Гагариным и Долгоруковым, которые жили на одной квартире, и иногда посещали братьев Россет.

Клементий Россет был удивлен, насколько подробно был написан адрес к нему. Говорит об этом в своих воспоминаниях также и Н. М. Смирнов: «Подозрение (в составлении и рассылке пасквиля — А. А.) падало также на двух молодых людей — кн. Петра Долгорукого и кн. Гагарина… Подозрение подтверждалось адресом на письме, полученном К. О. Россетом; на нем подробно описан был не только дом его жительства, куда повернуть, взойдя во двор, по какой лестнице и какая дверь его квартиры».[43].

Но никому не пришло в голову, что и Пушкин запросто посещал Клементия: «Осенью 1836 года Пушкин пришел к Клементию Осиповичу Россету и, сказав, что вызвал на дуэль Дантеса, просил его быть секундантом».[44].

Осенью 1836 года Пушкин вообще часто общался с Клементием, читал ему свое письмо Чаадаеву и именно Клементий предупредил его, чтобы он не посылал своего письма по почте.

«Сейчас возвратившись домой я узнал нижеследующее обстоятельство, которое спешу вам сообщить в дополнение к нашему разговору. — Государь читал статью Чедаева и нашел ее нелепою и сумазбродною, сказав при том, что он не сумневается, «что Москва не разделяет сумасшедшего мнения Автора», а генерал — губернатору князю Голицыну предписал ежедневно наведываться о состоянии здоровья головы Чедаева и отдать его под присмотр правительства, ценсора отставить, № журнала запретить.

Сообщаю вам об этом, для того, чтоб вы еще раз прочли писанное вами письмо к Чедаеву, а еще лучше отложили бы посылать его по почте; я прошу прислать мне вышесказанный номер для прочтения с подателем этой записки».[45].

Письмо датировано в полном собрании сочинений около (не ранее) 22 октября 1836 года.

Волнения Клементия, разумеется, были напрасны. «О себе говорить не хочу, — писал Пушкин Нащокину в начале 1835 г., — потому не намерен в наперсники брать московскую почту, которая нынешний год делала со мною удивительные свинства; буду писать тебе по оказии».[46].

С. Л. Абрамович приходит к выводу, что после свидания с Дантесом 2 ноября 1836 года, в результате которого кавалергард получил полный афронт, Геккерн и Дантес составили заговор и отомстили Наталье Николаевне анонимными письмами. Не буду приводить много аргументов против этой версии, психологически и логически неверной. Скажу только что дипломат такого ранга, как Геккерн, прежде хорошо обдумывает свои действия и последствия, к которым они могут привести; по ее же версии он ведет себя как мальчишка, а не как государственный муж. Но даже для мальчишки от ночи 2 ноября до второй половины 3‑го, когда были посланы по городской почте письма, не маловато ли времени, для того чтобы придумать способ мести, утвердиться в нем, просчитать последствия, исполнить, т. е. написать семь или восемь пасквилей, узнать точные адреса и послать письма так, чтобы это не вызвало никаких последствий и розыск писавшего их ничего бы не дал, как это и произошло. Такие операции за двенадцать часов не готовятся.

П. Е. Щеголев, первым по настоящему разобравшийся во многих хитросплетениях дуэльной истории, прекрасно понимал, что Пушкин ведет игру на два фронта, против Дантеса и Гекерна, а также против царя. Он писал, что «указание» в письме Бенкендорфу (которое позже напишет Пушкин — А. А.), на Геккерна, как на составителя подметного письма, задевающего семейную честь императорской фамилии, сослужило бы Пушкину несомненную пользу и в отношениях царя к чете Пушкиных. Произошло бы поражение и другого опасного — гораздо более опасного, чем Дантес, — поклонника Натальи Николаевны — Николая Павловича Романова. Атмосфера была бы разряжена. Вот такая тонкая игра, которую хотел повести Пушкин».[47].

Щеголев не сделал в своих рассуждениях последнего шага, не предположил, что письма были мистификацией самого Пушкина, хотя мог бы, потому что и сам не был чужд мистификациях. Они вместе с советским графом Алексеем Николаевичем Толстым написали знаменитый «дневник» фрейлины Анны Вырубовой, который долгое время в советской историографии считался подлинным историческим документом.[48].

ЧЕЛОВЕЧЕК-МАШИНКА

С современной точки зрения писать подметные, как тогда говорили, письма нехорошо и этим занимаются нехорошие люди! А кто вам сказал, что поэты люди хорошие и нравственные? Перед глазами Пушкина был пример. В 1835 году мальчишка — гусар Лермонтов написал анонимное письмо с клеветой на самого себя, что верно подметил Петраков. Позже, объясняя свой поступок, он сказал: «Теперь я не пишу романы, я их делаю». Не буду останавливаться на этой нашумевшей истории мести Лермонтова светской кокетке, но к замечаниям Петракова, считавшего, что Пушкину история была известна, могу добавить только то, что Пушкин, всегда интересовавшийся гусарскими шалостями с лицейских времен, уж наверняка был в курсе, поскольку его шурин, Иван Гончаров, был сослуживцем Лермонтова и жил в Царском Селе на одной квартире с его близким другом, графом Васильевым.