Известный аноним - [8]

«Царь — самодержец в своих любовных историях, как и в остальных поступках, — пишет один приезжий иностранец, — он отличает женщину в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под наблюдение, под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем; родителей, если она девушка, — о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом нет еще примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестья».[33].

Иностранец, конечно, сгущает краски, что всегда делают иностранцы, когда дело касается России.

«За государем подчас водились и маленькие анекдотические увлечения, которые он бесцеремонно называл «дурачествами», перекрестив их в оригинальное наименование «васильковых дурачеств» с тех пор, как услыхал, что Ф. И. Тютчев поэтически назвал их «des bluettes».[34].

Примером таких «васильковых дурачеств» может служить рассказ Ф. И. Тютчева о том, как царь, прогуливаясь по набережной, встречал одну и ту же молодую девушку. Она была прехорошенькая и скромно держалась. Он стал ей кланяться, она отвечала на поклоны, он заговорил с ней и обаял ее, потом договорился, что его примут ее родители в их скромной квартирке. Государя забавляло то, что незнакомка, видимо, не знала, кто он, и принимала его за простого гвардейского офицера. В назначенный день, подняв воротник шинели, он отправился на Гороховую, где жила девушка, но кухарка не пускала его, ссылаясь, что ни барыни, ни барина нет дома. «А барышня?» — «Никого». — «Ну, как же! Мне сказали, что меня ждут». — «Ждут — то ждут, да не вас, — понизила голос кухарка и сообщила по секрету: — Самого императора. Так что вы, господин офицер, идите подобру — поздорову». — «Да кто же им это сказал?» — «Барышня и сказала. Она у нас королева! Всё сама». — «Так передайте вашей королеве, что она дура!» Николай сам рассказывал эту глупейшую историю своим приближенным и первым смеялся над собой.[35].

Разумеется, многолетнее восхищение государя красотой Н. Н. Пушкиной можно было бы назвать и любовью. Перед истиной любовью он, бывало, и робел, и даже порой отступал. Забежим вперед и напомним, что, после смерти Пушкина, когда через два года траура, Натали вернулась в Петербург. Случайная встреча с царем под Новый 1842 год, в английском магазине на Невском, повернула ее судьбу. Она стала одной из женщин, которых, по выражению М. А. Корфа, император иногда навещал. И Ланской женился на ней в июле 1844 года, покрывая эту связь, которая, впрочем, особенным грехом не была, ведь Наталья Николаевна вдовела к тому времени почти три года, была вся в долгах (в феврале 1844 года ей было пожаловано по распоряжению императора 25000 (!) рублей для уплаты ее личных долгов). К тому же дворянам Ланским подобное было к лицу, двоюродный дядя полковника, Александр Дмитриевич Ланской, поймал свой «случай» с Екатериной Великой на Святой неделе в 1880 году, когда сделался флигель — адъютантом императрицы и полковником, поселившись в Зимнем дворце, что немало способствовало карьере семи его двоюродных братьев, один из которых был отцом нашего героя. В результате своего «случая» П. П. Ланской еще до свадьбы получил Конногвардейский полк, шефом которого был сам император, и чин генерал — майора.[36]. Без этого их союз действительно был бы, как писал М. А. Корф в своем дневнике, «союзом голода с нуждой». Подробней на этом мы останавливаться не будем — не наша тема, но до конца жизни Ланской выполнял личные поручения императора.[37].

Общеизвестно, что сразу после дуэли царь довольно снисходительно относился к кавалергарду барону Егору Геккерну, как он официально числился по документам, и уж тем более к его приемному отцу, который не отвечал за сына. Лишь после смерти Пушкина, когда ему стали известны все подробности интриги двоих Геккернов, он в письме к своему брату Михаилу в Рим обозвал старшего Геккерна «гнусной канальей». Ведь Геккерн сводничал Дантесу, уговаривал жену Пушкина отдаться Дантесу. Именно это сводничество вывело царя из себя, эти господа вполне серьезно пытались перебежать ему дорогу. Как посмели! А уж личину можно было надеть любую, даже хранителя семейного очага своих подданных. «Ты был не царь, а лицедей», — писал о нем Тютчев, поэт, царедворец и дипломат.

ИСТОРИОГРАФ ОРДЕНА РОГОНОСЦЕВ

4 ноября 1836 года по городской почте Пушкин и его ближайшие друзья получили по почте в двойном конверте следующий диплом, писанный по — французски:

«Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великий Капитул под председательством высоко почтенного Великого Магистра Ордена, его превосходительства Дмитрия Львовича Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем Великого Магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь Иосиф Борх».

Долгие годы до революции, официально считалось, что в дипломе содержится намек на Дантеса и Наталью Николаевну. Это была официальная версия, которую старательно поддерживали друзья поэта, царедворцы: Вяземский, Жуковский, Виельгорский. Даже странно, насколько устойчива традиция. В дипломе даже намека на это нет. Потом все разъяснилось: намеки по царской линии уже ни у кого не вызывали сомнения. Но в последние годы все стало поворачиваться вспять. С. Л. Абрамович, долгие годы посвятившая дуэльной истории, старательно подчеркивает, что «среди откликов того времени нет ни одного, в котором бы речь шла о намеке на царя… Никто из тех, кто знал точный текст пасквиля, ни разу не высказал догадки о том, что в нем есть намек на царя».