Известный аноним - [6]
По опубликованным письмам Дантеса к своему покровителю и будущему приемному отцу барону Геккерну, мы теперь знаем, что с января 1836 года начинаются навязчивые ухаживания Дантеса за Натали. Я не буду подробно цитировать эти письма, за последнее время они много раз публиковались.[29]. Н. Я. Петраков правильно замечает, что совсем не кавалергард волнует в это время Пушкина.
Пушкин написал невесте и жене 78 писем, больше только князю Вяземскому за всю жизнь. Всегда он обращался к жене: «Женка, душа моя, мой ангел!». И лишь один раз, по приезде в Москву 4 мая 1836 года, он обращается к ней: «царица моя». Шамаханская царица сидит в голове, вокруг нее все вертится.
Уже 6 мая в следующем письме он пишет в Петербург:
«И про тебя, душа моя, идут кой — какие толки, которые не вполне доходят до меня, потому что мужья всегда последние в городе узнают про жен своих, однако ж видно, что ты кого — то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостию, что он завел себе в утешение гарем из театральных воспитанниц».[30].
Письмо шутливое, но у шуток его горький привкус. Кто — то — это государь, который в это время в Москве и навещает за кулисами актрис. Пушкин же пошучивает, потому что Натали сидит дома, не выезжает по причине скорых родов.
Зимою Пушкин наблюдал за развивавшимся романом Натали с Дантесом, не вмешиваясь. Красавец — кавалергард был ему не страшен. Он знал, что Натали устоит. Если бы он хотел вызвать Дантеса и посчитал себя оскорбленным его ухаживаниями, достаточно было всего лишь намека, неосторожного слова кавалергарда, чтобы вызвать его к барьеру. Но мрачное настроение Пушкина, его бешенство, неожиданно прорывавшаяся злоба, как мы понимаем, имели другие корни. Огромные долги, привязанность ко двору, зависимость от царя и навязчивые ухаживания монарха за его женой нарушали его душевный покой. Пока на балах Натали танцевала с царем, он давился мороженым в соседней зале. Не будучи спокойным, он не мог писать, а значит, зарабатывать. Смятенная душа его искала выход. Отставка, отпуск? Не в отставку, не в длительный отпуск его не пустили. Дайте денег взаймы. Много денег взаймы не дали. Выходом могла быть только дуэль, разом разрешавшая все проблемы: как минимум он будет отставлен от двора, если что, отсидит недолго в крепости и сможет уехать в имение, о чем мечтал в последние годы. Ему был нужен факт дуэли. Он не собирался никого ранить и тем более убивать. Скандал и отставка — вот что ему было нужно. К тому же скандал мог поправить и пошатнувшиеся литературные дела, как потом поправила их смерть поэта (за несколько дней его сочинений было продано на сорок тысяч). А уж что такое скандал, Пушкин понимал лучше других! Еще в юности он говорил своему батюшке: «Без шума еще никто не выходил из толпы».
Пушкин ищет скандала, сейчас бы сказали: «сам нарывается». С начала 1836 года Пушкин оказывается сразу в трех дуэльных историях, в двух из которых он был инициатором, а третью чуть не вызвал своим оскорбительным поведением Дуэли возникают, что называется, на пустом месте, хотя вокруг его жены увивается молодой кавалергард.
Первая дуэль, с князем Н. Г. Репниным, чуть не случилась по поводу слухов о якобы нелицеприятном отзыве князя о Пушкине. В черновиках своего письма князю Пушкин использовал довольно резкие выражение, но во французском письме сгладил их, что дало повод князю ответить Пушкину в вежливой форме, сохраняя достоинство. Пушкин удовлетворился его ответом и принес князю благодарность за письмо, коим его удостоили. Но почти тут же жертвой его нервозности стал С. С. Хлюстин, молодой человек, отставной поручик Уланского полка, богатый сосед Гончаровых по имению, на которого имели виды сестры Наталии Николаевны. В разговоре с ним Пушкин позволил себе сказать, имея в виду Хлюстина, что некоторые люди повторяют нелепости «свиней и мерзавцев каков Сенковский». — «Тон и запальчивость вашего голоса не оставляли никакого сомнения относительно смысла ваших слов, — впоследствии писал ему Хлюстин, — даже если бы логика и допускала неопределенность их значения».[31]. Под конец разговора на повышенных тонах, Пушкин даже стал позволять себе выражения, которые не предвещали ничего хорошего: «это уж слишком», «это не может так кончиться» и пр. При свидетелях никогда не говорили о дуэли прямо, именно эти устойчивые иносказательные выражения и приводили к дуэли, тем более поза, интонация, повышенный голос, что совершенно правильно оценил Хлюстин. Хлюстин письменно потребовал объяснений от поэта. На этот раз от дуэли Пушкина спас его друг Сергей Александрович Соболевский, который взял на себя обязанности секунданта, как он уже делал это в 1826–1827 годах, предотвращая дуэли с графом Ф. И. Толстым — Американцем (небезынтересно, что Хлюстин был родным племянником графа) и В. Д. Соломирским в Москве. Кстати все друзья сходились единодушно в том, что если бы Соболевский не уехал летом 1836 года за границу, он сумел бы предотвратить и дуэль с Дантесом. Я в это не верю.
Третья дуэль касалась уже не литературных споров, а чести Наталии Николаевны. Что называется, это было уже близко к теме. В основе слуха лежало недоразумение, неправильно переданные слова, но Пушкин искал упорно Соллогуба, уехавшего в Тверь, в самой Твери с ним разъехался на один день и молодой граф примчался в Москву, чтобы ни дай бог не подумали, будто он уклоняется от дуэли.
