Израильтянка - [27]

Шевеление в кресле напротив прервало течение его мыслей. Яков Абрамович находился в своей квартире в Ришон-ле-Ционе, а перед ним сладко дремала молодая женщина с начинающими полнеть икрами, с серыми глазами и светлыми волосами, чей московский говорок и вызвал в нем наплыв воспоминаний.

Она пребывала в особом гипнотическом сне, оставаясь соединенной с Яковом невидимой связью, и послушной его воле. Он уже знал все, что требовалось, она сама рассказала во сне о том, как возвращалась домой после дежурства, как внимательно смотрела на дорогу, прибавила скорость, чтобы успеть проехать на зеленый свет, и вдруг заметила краем глаза темное тело и услышала удар.

Задание было выполнено, но Яков решил добавить кое-что от себя, сделать что-то хорошее для спящей молоденькой женщины с романтическим именем Юлия в благодарность за воспоминания, навеянные ею. Силой гипноза он мог внушить ей нежный сон, который она забудет, когда проснется. Останется только ощущение поцелуя на губах…

— Смотри, Юлия, кто пришел! Это же твой любимый! Видишь его?

— Да, вижу, — прошептала Юлия, не открывая глаз.

— Вот он подходит к тебе и гладит по волосам…

— Да, да…

— Так обними же его, поцелуй, ты так давно его ждала!

Юлия задвигалась в кресле, обнимая невидимое тело. Губы вытянулись для поцелуя.

— Ну, смелее, Юлия, он ждет, он рядом. Ты любишь его?

— Да, да…

Ее руки прижимали к себе невидимого мужчину, ее губы целовали его невидимые губы, дыхание участилось, грудь вздымалась, голова откинулась назад, руки блуждали, хватая воздух… Яков наблюдал за ней, очарованный силой ее чувства. Наконец, движения стали затихать, а стоны смолкли. Яков Абрамович был доволен своей работой. Гипнотический сеанс подошел к концу.

ГЛАВА 21

Аркадий Самуилович Наталевич был глубоко польщен, когда его бывшая невестка красавица Юлия обратилась к нему за помощью. Он с давних пор завидовал Анатолию, но не за то, что сумел соблазнить такую милую русскую девочку, а за то, что пренебрег национальными предрассудками, проявив силу характера и способность к бунту. Юлия олицетворяла для Аркадия идеальную русскую жену, красивую и нежную, умную и преданную, как собака, способную тащить пьяного мужа домой и жалеть его, рыгающего, безобразного, отвратительного, ставя на лоб холодные компрессы. Ему нравился ее мягкий характер: непротиворечивый, нестроптивый, спокойный и почтительный, нравилось, как она смотрела ему прямо в глаза, как смеялась над его шутками. В ее компании он чувствовал себя молодым, преуспевающим и значительным, чего никак не мог добиться от своей жены, чей вечно критический взгляд вонзался ему в спину, как кол между лопаток. Развод Юлии и Анатолия он воспринял трагически, переживая за обманутую Юлию, за себя, лишенного ее общества, но больше всего оплакивая свержение развенчанного кумира-бунтаря — собственного сына. «Да он просто кобель!» — понял Аркадий тогда, горько убеждаясь, что его сын унаследовал от отца не только любовь к медицине.

Прошло время и сгладило разочарование. Внуки, рожденные Анатолием, искупили его вину, став объектом любви и восхищения вместо Юлии. Но внезапное возвращение любимой невестки всколыхнуло былые чувства. Аркадий был готов зайти далеко за пределы возможного, но помочь Юлии вырваться из рук израильской полиции.

Для начала он решил задействовать связи с представителем Пастора в муниципалитете города — равом Шломо. Он поймал его в коридоре и пригласил в свой кабинет, намекнув на серьезный разговор. Скучающий рав с готовностью откликнулся и теперь удобно расположился в кресле, с интересом рассматривая Аркадия. Аркадий же повернулся к нему спиной, готовя нехитрое угощение: чай и печенье. Он только что сделал удивительное открытие: рав Шломо, сидевший напротив него, был одет точь-в-точь, как польский еврей девятнадцатого века — пращур Аркадия Наталевича.

И хотя происхождения он был йеменского и говорил на плохо понятном Аркадию иврите, сохранившем неповторимые гортанные алеф и аин, вопреки годам учебы на идише в бней-браковской ешиве; и хотя цвета он был смуглого, и черты его лица были близки к африканским, он являлся духовным наследником Аркадиева деда, гораздо более походя на его сына, чем подлинный его отпрыск, недавно приехавший из России, безбожник Аркадий.

Глядя на рава, Наталевич припомнил семейные предания, повествующие о деде и прадеде, преподававших в хедере. В отличие от них отец Аркадия был воинствующим атеистом и членом Коммунистической партии. Однажды ребенком, роясь в заброшенном сундуке, Аркадий обнаружил тонкие кожаные ремешки. Бабушка объяснила, что это тфиллин для молитв и продемонстрировала, как дедушка повязывал его на руки и лоб. Отец обнаружил их за этим занятием, отобрал ремешки и предупредил, что в следующий раз дело закончится поркой. Так внук украинского рава вырос безбожником и любителем свинины и был близок к окончательной ассимиляции, когда собирался жениться на русской девушке Людмиле. Полина тогда перебежала ему дорогу, как черная кошка, поведя на Аркадия жгучими черными глазами, взмахнув перед его носом черной косой. И Аркадий подчинился зову предков, оставив Людмилу в весьма расстроенных чувствах в объятиях соседа по общежитию Алеши.