Израильтянка - [25]

— Это был только вопрос времени. Вождение автомобиля после ночного дежурства — это признанный фактор риска на дороге. Аварии часто происходят при участии усталых врачей, о них и в газетах пишут.

Газет Юлия не читала. У нее едва хватало времени на изучение учебника внутренних болезней Гаррисона для подготовки к треклятому экзамену.

— Но я же не помню момент аварии! Как же я буду признаваться, сама не зная в чем?

— Факты, доктор, у нас есть факты. Произошло столкновение со смертельным исходом. Нет никого сомнения, что это вы наехали на женщину, а не она на вас, хотя шутки здесь неуместны. Да и не нужно признаваться, достаточно не отрицать свою вину.

— Я и не собираюсь отрицать, я только не помню, не знаю, в чем она, но обязана узнать! Иначе ситуация может повториться!

Роберт заметил, как нахмурились ее брови, как упрямо сжались и затвердели ее губы, и понял, что сегодня ему уже не убедить Юлию признаться. Он был разочарован и раздражен, ведь он вложил немало усилий, проявил много доброй воли и нашел для Юлии довольно неплохой выход из сложного положения, в котором она оказалась. Он резким движением захлопнул папку с делом Наталевич и с грохотом убрал ее в ящик.

— Ну, тогда на сегодня — все. Но если вы не примете мое предложение, советую взять адвоката. Жду вас завтра в то же время.

Он вышел из кабинета, пропуская Юлию вперед. Проходя в узкий проход, Юлия ненароком покачнулась, задев Роберта плечом, встряхнула головой, и прядь ее волос коснулась его лица. Роберт успел подставить ей руку для поддержки, и она оперлась на нее своей рукой и, как будто, слегка пожала ее. От мимолетной близости и рукопожатия у Роберта захватило дыхание, сердце забилось, и он вернулся в кабинет в полной растерянности. Ему захотелось пойти вслед за ней, но он сдержался. Завтра она придет сюда опять, а пока у него будет время разобраться в своих чувствах.

Но Юлия покинула кабинет глубоко разочарованная. «Хорош следователь, — думала она, — решил свалить на меня всю вину! А как же вторая сторона? Ну, предположим, я проехала на красный свет, но куда смотрела погибшая? Не переходят же дорогу, не глядя. Смотрят сначала налево, потом направо, если видят машину, то пропускают или ждут, пока остановится. К тому же, она была с мужем. Один из них двоих мог бы заметить приближающийся автомобиль и предупредить об опасности». Юлия подумала, что должна была сказать об этом следователю, но, как обычно, важные аргументы приходят в голову после спора. Она вспомнила его совет нанять адвоката. Теперь Юлия была уверена, что адвокаты пойдут тем же путем и будут убеждать ее не отрицать своей вины, обещая легкое наказание. Но у нее в запасе был неожиданный ход, чтобы восстановить утраченную память, — гипноз.

ГЛАВА 20

Гамлиель Яков Абрамович жил скучнейшей жизнью израильского пенсионера на семьдесят первом году жизни. Пять лет назад они с женой переехали в Израиль и поселились в городе Ришон-ле-Ционе, неподалеку от семьи сына. Они получали пенсию, пособие на квартиру и еще пособие от Германии, и этих денег хватало на оплату жилья, продукты и подарки для внуков.

Первые два года жить ему было интересно. Разница между Ленинградом и Израилем была разительной, но Яков предпочитал находить сходство. Он легко провел аналогию между спальными районами Ленинграда и городами-спутниками Тель-Авива, между Невским проспектом и улицей Диззенгоф. Холодный Финский залив проигрывал теплому Средиземному морю. И наоборот, Израилю не хватало ленинградских дворцов и парков, каналов и Исаакиевского собора, но им нигде в мире не было подобных, да и кому они нужны, кроме туристов и художников!

Постепенно он изучил Израиль с его прибрежной равниной и расположенными на ней Ашдодом, Тель-Авивом и Хайфой, с иерусалимскими горами, покрытыми хвойным лесом, напоминавшим Карелию, не доставало только прохладных лесных озер. Лысые горы Иудейской пустыни перестали пугать его безжизненным видом, предворяющим унылость Мертвого моря, но вид античных развалин, здесь и там разбросанных по Израилю, навевал на него тоску, вызывая мысли о вечности и о собственной старости. Он побывал и в курортном Эйлате на берегу вечно холодного Красного моря с прибрежными коралловыми рифами, в которых обитало, как в аквариуме, множество красивых рыб.

Года через два после переезда в Израиль начался самый трудный период. Эффект новизны кончился. Дни стали тянуться, похожие один на другой. Какое-то время его забавляла возня с внуками, но вскоре его дети увезли их в Ашдод, купив там собственные квартиры. Он мог бы перебраться вслед за ними, но взыграла гордость. Пусть совесть терзает их за то, что бросили родителей, а он и не чувствовал себя брошенным. Он был здоров и бодр и не любил общество людей своего возраста. Он предпочитал проводить время на берегу моря, наблюдая за прекрасными юными телами, и купаться в теплой средиземноморской воде, ощущая себя молодым и невесомым. Он изнурял себя длинными пешеходными прогулками, чтобы утомленное тело с легкостью засыпало, но, несмотря на усталость, воспоминания терзали его перед сном или рано утром, когда некуда было срываться с горячих простыней. Он всегда вспоминал одно и то же: зрителей в темном зале, свет рампы и себя в белой рубашке, черном фраке и бабочке, с демонически горящим взглядом и длинными волосами, зачесанными назад, стремительно выходящего на сцену, завораживая сотни людей одним взглядом, одним звуком раскатистого голоса…