Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея - [72]
Солдат палеонтологии
У Амалицкого скопилось столько материалов по пермским ящерам, сколько не было во всём мире. После ухода из института у него наконец появилось время доделать монографии, лежавшие в виде черновиков. Их было несколько: про черепа парейазавров и дицинодонтов, про образование конкреций, про физико-географические условия пермского периода. Для некоторых он ещё в Варшаве заказал фототаблицы, потратив на это 1500 рублей. На прекрасной бумаге он во многих копиях отпечатал тридцать две фотографии черепов и скелетов[671]. А монографии так и не дописал. Стопки фототаблиц потом хранились в Палеонтологическом институте. С обратной, чистой стороны художники рисовали на них ископаемые раковины, кораллы и кости. Плотные листы царского времени оказались лучше любого советского ватмана.
Амалицкие поселились в Кисловодске, в главном российском курорте для сердечников. Они сняли комнаты на окраине, на улице Петрушевской, подальше от суеты, на полпути от санаториев к товарной станции железной дороги.
Летом 1917 года Амалицкий подготовил к печати две книги: про парейазавров и дицинодонтов. Он писал в Академию, что готов выслать их для публикации. Ещё три монографии он редактировал и переписывал набело. «Литературной работы хватит на долгое время»[672], – отчитывался он и добавлял, что без вреда для дела может заниматься в Кисловодске. «У меня здесь все мои рукописи, фотографии, часть книг и даже самые ценные окаменелости», – писал он[673].
Кисловодск был переполнен разным людом. Многие приехали сюда переждать смутное время. По бульварам прогуливалась великая княгиня Мария Павловна в обществе фрейлин и придворных балерин. В ресторанах обедали именитые композиторы, промышленники, в том числе «российский Крёз» – Нобель с семьёй. На веранде дачи занимался распевками Фёдор Шаляпин, и прохожие слушали бесплатные концерты знаменитого певца.
Но сбежать от проблем не получалось и в Кисловодске. Жизнь становилась всё труднее и сложнее. Обыватели шутили, что мучений в Кисловодске уже больше, чем лечений. Не хватало сахара и керосина, нельзя было достать свечей. Впрочем, так было по всей стране.
Временное правительство не справлялось с политическим и экономическим кризисом. Страна проигрывала войну, немецкие войска одерживали победу за победой и продвигались вглубь России, дезертирство русских солдат приняло повальный характер, назревала новая революция.
В начале августа Амалицкий отправил в Академию просьбу готовить коллекцию к эвакуации.
В газетах читал об эвакуации Петрограда; так как, видимо, эвакуация неизбежна, то я покорнейше прошу эвакуировать все Северо-Двинские коллекции, не стесняясь тем, что они пострадают при упаковке и перевозке. Лучше последнее, чем видеть их «аннексированными» немцами. Они непременно сделают это и будут показывать их в своём музее «Победа», как и ныне показывают в Потсдаме китайские древности, увезённые из Китая во время Китайской войны. Необходимо также эвакуировать мои рукописи, таблицы и негативы. Если бы затруднились Вы сделать это своими силами, то я готов приехать сам[674].
Он предлагал погрузить материалы в баржу и отправить подальше от Петербурга. «Я считаю, что эвакуация Сев. Двинских коллекций должна быть сделана скорее – до ледостава. Ведь, насколько я помню, эвакуация предполагалась водным путём, – писал он и добавлял: – Я более чем кто-либо понимаю настроение при эвакуации»[675]. О том же говорили и другие учёные. Академик Андрусов писал академику Вернадскому: «Я помню, что мы решили думать об эвакуации тогда, когда будет занята Рига, а это, по-видимому, теперь факт»[676].
Потянулись тоскливые дни ожидания. Амалицкий регулярно отправлял письма в Петроград, говорил о готовности приехать, но только если будет необходимость: «Я готов быть полезным в эту трудную минуту, но вместе с тем боюсь быть в тягость»[677].
Несмотря на новые проблемы, он не терял присутствия духа и надеялся на лучшее. Он рассчитывал продолжить раскопки и регулярно платил крестьянам за охрану и аренду котлована.
В сентябре 1917 года он отправил в Соколки деньги за весь будущий год. В ответ получил стандартное письмо Осипа Верещагина, что «в раскопке всё хорошо и благополучно, а покудова от сего письма ещё уведомляю вас, что я получил деньги от Вашей милости 470 рублей и разделил по-старому»[678].
В октябре Амалицкий получил от Академии пропуск на въезд в Петроград, но выехать из Кисловодска не смог. Поезда ходили как придётся. Ехать через всю страну было опасно из-за дезертиров, бандитов и толп беженцев.
Газеты писали: «Если поезда ещё ходят, если пассажиры с риском для жизни отваживаются ещё совершать поездки, а грузы иногда доходят по назначению, то всё это происходит исключительно по инерции. Это не больше как агония отмирающей нервной системы страны, каковою является железнодорожная сеть»[679].
За поездами никто не ухаживал, они разваливались на ходу, перегруженные пассажирами и кладью. Лопались рессоры, разрывались составы. Войска противоборствующих сторон – большевики, дутовцы, калединцы – разбирали рельсы, чтобы помешать передвижению противника.
