Измена - [27]

Кэролайл жил в традиционно элитарном районе города, известном как Пасифик Хэйтс. Из особняков, расположенных на вершинах холмов, открывался изумительный вид на зализ Сан-Франциско, слева был виден мост Золотые Ворота, а на том берегу залива можно было разглядеть деревеньку Саусалито, остров Алькатрас, отсюда обманчиво казавшийся очень живописным среди голубых волн, и справа пляжи Беркли.

Дом Кэролайл а располагался на холме, был окружен высокими стенами и садовыми террасами. Крутая извилистая подъездная дорога вела к дому от надежных ворот, сделанных из чугунных копий, подобных тем, на которые в древние времена насаживали головы врагов.

Особняк представлял собой четырехэтажную уродину в стиле «эклектики». «Архитектор был либо пьян, либо безумен», — несколько изумленно подумала Энни, подъехав к дому и припарковавшись. Он сочетал в себе георгианскую тяжеловесность с готической причудливостью, и довершала все витиеватая викторианская манера. Тут были и зубчатые башни, и крытые галереи, и обычные массивные стены, настолько толстые, — что легко могли бы выдержать троянскую осаду.

Возле парадной двери, такой высокой, что сквозь нее спокойно прошел бы великан на ходулях, несли караул три ужасающих каменных изваяния, достойные охранять ворота в сад.

«Да, это вполне подходящее жилище для убийцы», — с трепетом подумала Энни.

Она припарковала машину на полукруглой площадке прямо напротив главного входа и поднялась по широким каменным ступеням, которые, изгибаясь вокруг фасада дома, вели к гигантской двери. Она не нашла звонка, и поэтому подняла тяжелый дверной молоток в виде головы рычащего льва и опустила его. Удар бронзы по металлу прозвучал, как выстрел. Вздрогнув, Энни почувствовала, как мурашки забегали у нее по спине.

«Держи себя в руках», — приказала она себе.

Она представляла, что сейчас мрачный дворецкий, одетый как Борис Карлов, откроет ей дверь. Но ничего не последовало, только где-то внутри дома начали лаять собаки. Подождав с минуту, она постучала снова, но опять никто не вышел. Она уже начала сомневаться, на этот ли день и час была назначена встреча, но в очередной раз подняла молоток, когда Кэролайл собственной персоной вышел открыть ей дверь.

— Извините за задержку, — с улыбкой сказал он. — Я запирал собак, а моя экономка мисс Робертс сегодня на ночь ушла. — Он слегка отступил и пригласил ее внутрь с высокопарным приветствием: — Добро пожаловать в уродливейший особняк на всем Пасифик Хэйтс.

— Ну и местечко, — улыбнулась Энни, входя в огромное фойе со сводчатым потолком и черным мраморным полом.

— Да уж. Как архитектора-дизайнера вас, наверное, очень интересует, в какой психиатрической лечебнице закончил свои дни человек, который задумал и построил это здание.

Энни засмеялась. Еще с их лондонского знакомства она помнила эту немного суховатую манеру шутить, однако с тех пор ей не доводилось слышать его шуток.

— Да, здесь просто безумное смешение разных стилей.

— Это точно. Мы с Франческой въехали всего за несколько месяцев до ее смерти. Она считала, что у этого здания есть «скрытые возможности», и, конечно, собиралась полностью его переделать. Но не успела.

Внутреннее устройство помещения полностью соответствовало его внешнему виду — комнаты здесь оказались с высокими потолками и огромным количеством маленьких закоулков и узких проходов. Стены были либо выкрашены в темные тона, либо оклеены мрачными обоями. Мебель была хорошей работы и дорогая, но если и предпринимались какие-то попытки найти для каждого предмета подходящее место, Энни не смогла обнаружить никаких следов этих усилий. У этих апартаментов не было души, и Энни подумала, уж не является ли это свидетельством такого же недостатка у их хозяина.

— До некоторой степени мне даже нравится сумрачность этого места, — сказал он, пристально глядя на нее, словно угадывая ее мысли. — Их угрюмость и мрак гармонируют с моим теперешним расположением духа. — Он подошел к ней и встал позади. — Вас когда-нибудь пугала темнота, Энни?

Она на шаг отступила от него.

— Да, конечно, я и сейчас боюсь.

— Меня раньше темнота просто ужасала. Когда я был ребенком, я сворачивался клубком в постели, с головой накрывался одеялом и, натянутый как струна, ждал — был просто уверен, что сейчас придет чудовище и проглотит меня. Я горячо молил Бога защитить меня, когда я в него еще верил.

— Воображение иногда бывает довольно жестокой штукой, правда? — сказала Энни беззаботным тоном.

— Реальность тоже бывает.

На это ей нечего было ответить. Она вспомнила, что его реальность включала в себя и заключение свыше года в маленькой темной клетке, пока ни шатко ни валко тянулся его процесс. Если б ее заперли таким образом, она бы сошла с ума.

Она взглянула на него. Его лицо, словно каменная маска, было абсолютно непроницаемо. Перед ней был человек, всецело контролирующий свои эмоции. У нее еще сохранилось в памяти то, каким он появился перед камерами в зале суда в тот день, когда был оглашен вердикт. В его глазах ясно читалось душевное смятение.

Сейчас это было совсем другое лицо. Сегодня она не могла уловить в нем ни единого намека на то, о чем он думает.