Излучина Ганга - [87]

Ложка соскользнула с его блюдца и мягко упала на ковер. Сон промелькнул и кончился, напомнив, что ему посчастливилось подглядеть пляску джаора, первобытный обряд оплодотворения. Но сейчас он переброшен судьбой к порогу иного мира, окруженного роскошью. Он был голоден, возбужден, готов к любому повороту событий. Этот свой шанс он не намерен упускать. Он будет бороться, бороться с упорством матерого преступника. Даже девушка, входившая в этот момент в комнату, не встревожила его.

Слуга подал ему на подносе другую ложку. Текчанд встал из-за стола, взял увеличительное стекло и подошел к пьедесталу Шивы. Медленно передвигая стекло, он принялся изучать статую бога.

Сундари вошла по-прежнему в сопровождении Спиндл. Гьян встал, непринужденно удерживая в руках чашечку.

— Наконец-то, — сказала ее мать. — Это мистер Талвар.

— Мы уже знакомы, — ответила Сундари, придвигая позолоченный стул.

— Знакомы? — удивленно спросила мать, наливая чай.

— Мы познакомились, пока я ждал внизу, — объяснил Гьян.

Неторопливый светский обряд вечернего чаепития продолжался. Они беседовали о войне, о жаре, об освободительном движении. Наконец дамы ушли, и слуги принялись убирать со стола. Один из них предложил Гьяну сигареты — толстые, странные, лежавшие в тяжелой серебряной коробочке. Он взял одну и закурил, вспомнив, как Балбахадур наступил ему сапогом на руку, когда он потянулся за окурком. Все стихло. Гьян удобно сидел, разглядывая диван со спинкой в форме веера, и знал, что решающая минута близка. И все же он вздрогнул, услышав голос Текчанда.

— Итак, мистер Талвар… Я решил назначить цену. Надеюсь, она покажется вам справедливой. — Он стоял у скульптуры с увеличительным стеклом в руке.

Гьян хладнокровно затянулся сигаретой. Он был твердо уверен в успехе своего предприятия. «Скоро вы убедитесь, деван-бахадур, что Шива — это только начало наших переговоров! Я хочу кое-чего от вас добиться, и тут уж меня никто не остановит. Шива — лишь случайный предлог, жалкая пешечка, которой я не прочь пожертвовать. Я выполню, что задумал. Это неизбежно произошло бы и не будь Шивы. Для меня это значит — выжить. Бог всего-навсего проложил путь».

— У меня завтракал директор музея, и мы имели возможность внимательно осмотреть статую. Это начало шестнадцатого века. Выполнена сыном Кумараппы из Танджора. Но не самим Кумараппой, как я сначала подумал. Окажись я прав, у нас возникли бы затруднения.

— Затруднения, сэр?

— Да, потому что в таком случае я не мог бы быть вам полезен. Цена превысила бы мои возможности.

— О, тогда я рад, что эта штука оказалась не столь ценной.

Текчанд спрятал увеличительное стекло в бархатный мешочек и занял то место, где только что сидела Сундари.

— Это несколько странное заключение, если позволите так выразиться, но, возможно, у вас есть свои соображения. Итак, выяснилось, что перед нами вещь отнюдь не уникальная. Имейте в виду, что оба сына Кумараппы были великолепными мастерами своего дела. Но никогда не достигали вершин, до которых поднялся отец. Они были гораздо плодовитее, так сказать. Продали по меньшей мере сотню таких Шив, а это для собирателя снижает ценность скульптуры. Вы меня понимаете?

— Да, сэр.

— Лично я высоко ценю их скульптуру, гораздо выше, чем Махешвари и даже Нитьянанда. В них есть определенная жизненность, мужественность, ничего похожего на романтизм школы Аджанты или на сексуальную одержимость Кхаджурахо[69]. Это ошеломляющая простота…

— Словно человек, впервые узнавший прелесть танца, — вставил Гьян.

— Именно. В Лахорском музее две подобные скульптуры сыновей Кумараппы. Во всяком случае, две, которые можно считать подлинными.

— А эта… э… подлинная?

— О, безусловно!

— Сколько же она может стоить? — спросил Гьян. На самом деле цена его не очень интересовала. Он был бы доволен, если бы Текчанд принял бога в подарок. Но он знал, что подобное предложение было бы оскорбительно. Его, Гьяна, должен был выручить не Шива, а Текчанд.

— Задача довольно трудная, — заметил Текчанд. — На такие вещи нет расценок. Но если бы я покупал статую Шивы работы молодых Кумараппа, скажем, в галерее Бхадрапора или Ланкадамана, я бы остановился на двух тысячах рупий. Я думаю, что за своего второго Шиву Лахорский музей заплатил именно столько. Пожалуй, я могу предложить вам две тысячи пятьсот.

Цифра ошеломила Гьяна. Он никогда бы не подумал, что Шива может стоить дороже двух сотен. Его удивляла также полная откровенность Текчанда, какая-то детская доверчивость.

— У меня есть похожая фигура работы Махешвари, почти современника семьи Кумараппа. Я бы хотел приобрести вашего Шиву и поставить их обоих у подножья лестницы, ведущей в музей. По обе стороны входа. Все это, конечно, в том случае, если вы согласны продать…

— Это очень любезно с вашей стороны. Конечно, я готов продать. Я бы охотно отдал и за две тысячи.

— Нет, нет, разумеется, она стоит дороже!

— Откровенно говоря, я никогда не думал, что скульптура стоит две тысячи, и не знал, что она представляет интерес для специалистов.

— О, безусловный интерес, — подтвердил Текчанд. — Кстати, если бы подтвердилось, что это работа Кумараппы-старшего, она стоила бы гораздо дороже — ну, например, тысяч пятнадцать, а то и больше. Года два назад какой-то американец заплатил за такую вещь двадцать пять тысяч.