Излучина Ганга - [57]
За ними на корточках рядами сидели колольщики. Одним-единственным ловким ударом легкого топорика они раскалывали орех пополам и заученными, автоматическими движениями переправляли половинки, похожие на коричневые чаши, наполненные блестящей белой мякотью, в деревянное корыто. У их ног медленным потоком струился сок разбитых кокосов. Вокруг корыта в форме подковы располагался еще один отряд человеческою муравейника — эти при помощи кривых тяжелых ножей выковыривали из орехов семена.
Они работали в полном молчании. Всякие разговоры запрещались. Звонкие удары кокосов о жестяную стенку навеса аккомпанировали гнусавым выкрикам тюремщиков и младших офицеров.
— Эй вы, пошевеливайтесь! Кого-нибудь еще поймаю с полным ртом, не миновать порки! Живо, живо, бездельники, сыновья шлюх, насильники сестер! Кончайте жрать, а то все, как один, пойдете в карцер!
Да, да, это был гуркх Балбахадур. Расхаживая с напыщенным видом, он покрикивал, ругался и в то же время успевал пригоршнями набивать рот мякотью кокосов.
Деби-даял с удовольствием разглядывал орудия производства, выданные заключенным: короткие топорики и тяжелые кривые ножи — очень полезные вещи, если разумно ими воспользоваться.
«Как похожа эта толпа на стадо, — думал Деби, — стадо существ низшего порядка, обреченных на безропотное подчинение. Они трудятся с тупым напряжением, их мозг лихорадочно работает во имя единственной цели: как бы припрятать для себя немного зернышек, поэтому они, как ястребы, зорко следят, когда отвернется тюремщик. Души их не чувствительны к оскорблениям, к унизительным тюремным кличкам, они добровольно смиряются с тюремным укладом, помогают своим сторожам, а не противятся им».
Заключенных во дворе было по меньшей мере полторы сотни. А охранников и сержантов никак не больше двадцати. Заключенные держали в руках топорики и резаки. А охранники и сержанты — всего-навсего длинные, тяжелые палки. В подобной ситуации кое-что можно предпринять. Ах, если бы найти здесь надежных людей, таких, как Борцы Свободы! Как легко превратили бы они это послушное людское стадо в организованный отряд, приказали бы подняться по условленному сигналу, разом обрушиться на тюремщиков и разгромить их прежде, чем вооруженная охрана у главных ворот успеет пальцем пошевелить!
«Подойдет ли для этого Гьян, — размышлял Деби, — непротивленец, верный последователь Ганди — правда, осужденный за убийство? — Он с сомнением покачал головой. — Нет, Гьян не годится. Это типичный молодой индиец, нерешительный, вечно ищущий новые пути отступления, новые доктрины, лишенный твердых убеждений. Гьян посвятил себя, как он сам говорил, истине и ненасилию. Обет ненасилия уже нарушен, как долго он прослужит истине?»
Если бы мог он положиться на Гьяна, вдвоем они легко подняли бы заключенных против начальства. Он уцепился за эту мысль и стал обдумывать детали общего мятежа.
Все было бы сделано мгновенно. Лучше всего избрать то время, когда Маллиган совершает обход. Очень важно обезвредить Маллигана в первую очередь. Дальше все пойдет как по маслу, почти само собой. От гуркха Балбахадура, старшего тюремщика, также надо будет избавиться. Но это он, Деби, прибережет для себя. Это частное, даже сугубо личное дело. К созревшему у него плану оно не имеет отношения.
Деби все еще висел, уцепившись за решетку. Руки его дрожали, сильная боль пронзила правое плечо, ладони покрылись крупными каплями пота. Но все эти признаки физической усталости его не тревожили. Он пренебрегал ими и все внимание концентрировал на том, что происходит внизу.
Заключенные были совершенно голые, если не считать набедренных повязок, поддерживаемых веревочными поясами, и цепей, окружавших их шеи. Некоторые носили эти цепочки с гордостью, как знак отличия.
Два человека выделялись из толпы — они были одеты в серые тюремные рубахи и штаны с ярко-красными буквами на груди и на спине. Один из них был Гьян, Другой — Гхасита, Большой Рамоши. Оба они сидели в ряду колольщиков, оба орудовали короткими смертоносными топориками, которые с одинаковым успехом способны раздробить и кокосовый орех, и череп.
Наверно, таким же орудием Большой Рамоши убил человека, предавшего его, убил прямо на базарной площади. Он сам с гордостью рассказывал об этом всем и каждому. По его понятиям, он исполнил свой долг и теперь стойко сносил неизбежные последствия. Он ведь был лишь орудием Веталы — бог покарал того, кто предал его верного слугу.
Деби-даяла предал фактически его собственный отец. На суде выяснилось, что именно по его жалобе искали пропавшую взрывчатку и вследствие его новой жалобы верховному комиссару на бездействие местной полиции был совершен налет на Клуб Ханумана.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.