Изгнанник - [14]

На развернутом листе было всего пять слов: «Приезжайте, умоляю вас! Это серьезно». Была также условная подпись: «Вергор».

– Неприятности? – пробормотал Потантен, который наблюдал за своим хозяином и отлично знал, что означает «Картерэ». Доверие, объединявшее этих двух мужчин, никогда не позволяло Гийому скрывать что бы то ни было от Потантена, бывшего раньше доверенным лицом и слугой его приемного отца, Жана Валета. Мажордом все знал о его тайной любовной связи и, если и не оправдывал этого, по крайней мере мог понять. Кроме того, никогда не пытаясь подкупить его своей преданностью или любовью, он всегда был готов оказать помощь.

Вместо ответа Гийом протянул ему письмо. Было видно, что тот одновременно счастлив и встревожен.

– Вы туда поедете, конечно? – произнес Потантен.

– Надо узнать, что произошло. Она говорит, что это серьезно… Иди приготовь мой багаж! Я пойду предупрежу жену.

– Что вы ей скажете?

– Что произошел несчастный случай на угольной шахте и что необходимо мое присутствие.

– Вы не можете все же уехать немедленно. Дом полон гостей, которые могут не понять, что вы их бросили из-за простого происшествия на шахте.

– Ты прав,– согласился раздосадованный Тремэн.– Что ты сделал с гонцом?

– Я оставил его на кухне. Им занимается Клеманс.

– Пойду туда. Это может быть только Жиль Перье, сторож Овеньеров. Он говорит не больше трех слов в день, и женщины выпытают у него только то, что он сам захочет сказать, но я все-таки предпочитаю не оставлять им его слишком надолго. Я отправлю его назад… до постоялого двора в Кетеу, чтоб он там отдохнул. Он вернется завтра.

– А вы?

– Когда уедут гости…

Действительно, было уже поздно, стояла глубокая ночь, когда копыта Али, любимой лошади Гийома Тремэна, разметали в разные стороны песок с аллеи Тринадцати Ветров. Из окна своей комнаты Агнес с облегчением и тревогой смотрела, как он уезжает. Бурное объяснение, которого она боялась, не состоялось. Более того, Гийом, казалось, совершенно забыл о своих претензиях к ней. Он был даже любезен, прощаясь с женой, а его объятия крепче, чем обычно. К тому же молодой женщине показалось странным, что известие о драме могло привести его внезапно в такое хорошее расположение духа…

Глава II САД НА БЕРЕГУ ОЛОНДЫ…

Гийом почувствовал запах сирени даже раньше, чем заметил множество сиреневых гроздьев в серых тонах начинающегося рассвета. Он видел ее в первый раз, так как Мари-Дус никогда не приезжала в такое раннее время года, и Гийом изумился ее изобилию. Неизвестно почему, ее мирное цветение успокоило его, а также раздерганная бахрома дыма над трубами: длинный дом, так спокойно окутанный цветами, мог ли он дать приют драме? На протяжении всей своей ночной поездки верхом его сердце то сжималось, то расширялось в зависимости от того, представлял ли он свою любимую раненой, больной, подавленной горем, или только начинал думать о мгновении, когда заключит ее в свои объятия.

Рассвет был таким спокойным, что можно было услышать шепот совсем близкой реки – она текла вдоль сада, – бегущей сквозь камыши. Это была маленькая речка, малюсенькая, но в четверти мили отсюда она позволяла себе роскошь широкого устья, куда поднималось море.

Соскочив на землю, Гийом с досадой констатировал, что решетчатые ворота между двумя скромными столбами из светлого песчаника были не заперты, а просто прикрыты. Может быть, кто-нибудь уже пришел, несмотря на столь ранний час, или же Мари-Дус вопреки всякой осторожности провела ночь, охраняемая только старой матушкой Жиля Перье?

Не задаваясь больше вопросами, всадник взял лошадь за поводья и двинулся вглубь, под четыре старых, обросших мхом дуба, которые пытались образовать собой проспект, достаточно широкий, чтобы там мог проехать экипаж. Отсюда открывалось засыпанное песком пространство, на котором вытянулось жилище с его старыми камнями и вьющимися растениями. Глаз радовали два больших массива, окруженных левкоями и маленькими самшитами, из центра которых бил фонтан ирисов самых разнообразных оттенков – от самого нежного лазурного до почти черно-фиолетового. Однако Гийом видел только маленькие освещенные окна по обеим сторонам красивой двери из покрытого воском дуба, находящейся под сводом античных глициний с кривыми ветвями. От прикосновения руки деревянная створка открылась так же легко, как ворота, и он очутился в зале, который он так хорошо зная и любил, несмотря на то, что ни в чем здесь не чувствовалось женского присутствия. Действительно, в течение многих десятилетий в Овеньерах жил человек простых, но безукоризненных вкусов, один из тех холостяков по призванию, которые получаются из-за слишком большой любви к женщинам и непреодолимого недоверия к браку. «Кузен Теофил» собрал здесь то, что ему нравилось, стремясь к тому, чтобы все было и удобно и радовало глаз, а также испытывал естественное желание быть окруженным воспоминаниями и любимыми предметами. Очарованная внутренним убранством так же, как и стенами, крышей и садом, Мари-Дус отказалась менять что бы то ни было.

Взгляд Гийома ласкал старинную блестящую мебель из фруктовых сортов древесины, на которую воск наложил свою глазурь и которой отдав свой приятный запах, затем скользнул по маленькому книжному шкафу, набитому книгами в выцветших переплетах, и по письменному столу, стоящему совсем близко, слегка коснулся изображения мальтийского рыцаря, еще хорошо сохранившегося в своей деревянной рамке, хотя время съело всю позолоту, а также оружия всех видов, начищенного до блеска, которое, как новенькое, висело на оштукатуренных известью стенах, окружая его словно в некоем варварском дворе, и остановился, наконец, на дремлющей в кресле женщине рядом с большим камином из гранита, где полыхал жаркий огонь, предназначенный побороть утреннюю прохладу.