Изгнанник - [12]

– В тот день, когда они начнут по вам стрелять, вы поймете. Да здравствует муниципалитет города… как вы там его назвали! – воскликнул Адриан, подняв с энтузиазмом свой бокал.

Гийом выпрямился. Больше, чем когда-либо, его лицо казалось вырезанным из дерева.

– Хватит, Адриан! – рассердился он. – Здесь вам не кабак Итак, либо вы замолчите, либо уходите!

– Перед десертом и ликерами? Вы смеетесь! Налейте мне, и я не скажу больше ни слова!

Потантен устремился вперед. Гийом сел. Наступило молчание, которое Жозеф Ингу нарушил, пытаясь все уладить.

– Будь снисходительным! Естественно, что такие перемены дурманят голову тем, кто их плохо понимает. Они действуют достаточно опьяняюще, если над этим много размышлять, только в одном Шербурге мы видим много тому примеров.

– На которые вы смотрите со снисходительностью,– проговорила Агнес, рассеянно разрезая на части только что поданную гусиную печенку. – Каноник Тессон сказал мне недавно, что в вашем городе – кстати, он многим обязан королю – образовалось что-то вроде клуба по примеру этих якобинцев, которые в Париже, кажется, хотят навязать свои идеи.

– Быстро распространяются новости, – удивился адвокат улыбаясь. – Тому всего неделя. Однако наши устремления очень отличаются от целей парижан. Речь идет просто о Литературном обществе друзей конституции, и мы хотим только подавать идеи, информацию, объяснять, просвещать умы, еще мало разбирающиеся в политике…

– …бросать лозунги! Я уверена, что в основном речь идет об этом, – нервно воскликнула молодая женщина.

– Не приписывайте нам дурных намерений, дорогой друг! Мы не забыли ничего из того, что мы должны Людовику Шестнадцатому, хотя работы Великой Преграды прерваны вот уже восемнадцать месяцев. Он всегда может рассчитывать как на наше почтение, так и на нашу преданность.

– И то хорошо!

Думая, что жена, даже любящая, бывает иногда тяжелым крестом, который надо нести, Гийом опустил глаза на в меру поджаренных пулярок, которых Виктор и Август, двое его молодых слуг, только что поставили перед ним. Он любил разделывать их сам и был весьма проворен в этом занятии, которое позволяло ему, подавая их, сказать приятное слово каждому из гостей. Но в этот раз Гийом всадил длинную вилку в спину одной из птиц, угрожающе помахал зажатым в другой руке ножом, потом посмотрел на жену полным упрека взглядом и заявил:

– Мои дорогие друзья, прошу прощения за эти едва заметные выпады рапирой, которые неуместны на обеде по случаю крестин… Вероятно, мы могли бы избежать всего, что может быть предметом раздора, говоря о более приятных вещах? Какими бы мы ни были затерянными на краю нашего Котантена, до нас все же доходят кое-какие слухи, особенно те, что касаются королевского морского флота. Так, – он изящно отделил для госпожи де Шантелу крылышко, которое положил в подставленную тарелку,– командующий фортами Ла-Уг сказал мне на днях, что король подумывает назначить вас адмиралом, мой дорогой Бугенвиль, это является новым доказательством его уважения к вам.

– Я сказал бы, скорее доказательством затруднительного положения, создавшегося из-за флота в Бресте, который подает признаки легкомысленного поведения. Мой друг д'Эстен уже отказался от этой рискованной чести.

– Разумеется, потому, что он не оценил всю важность задания. Адмирал д'Эстен не настоящий моряк. Скорее солдат, а для такого скопления кораблей нужен моряк, отлично проявивший свой талант. Я не знаю никого, кто был бы лучше вас. Его Величество делает мне честь, думая так же, как я.

– Вы считаете?

– Я все время вам это говорю, мой друг, вы слишком скромны, – вмешалась его жена, с сияющей улыбкой, которая делала ее очаровательной. – Гийом прав, хотя… я не уверена, что очень рада этой великой чести. Она означает новое расставание.

– Брест находится не на краю света, кузина, – заметила Роза де Варанвиль. – И мой дорогой Феликс, который там томится, был бы счастлив увидеть наконец властного командира. Он пишет мне, что боевой дух флота падает, что его беспокоит появление на нем революционно настроенных элементов… Ай! Я опять вас возвращаю к этим проклятым волнениям, разговоры о которых вы сегодня прекратили, мой дорогой Гийом, – вздохнула она, обращаясь к хозяину с огорченным выражением лица. – Поговорим лучше о том, что носят в Париже! Флора уверяет, что модистки создают очаровательные вещи.

Пир закончился без других инцидентов. Даже наоборот, по мере чередования блюд и вин атмосфера смягчалась, становилась все более веселой. Адриан, в стельку пьяный, спал на стуле и даже не заметил, как гости выходили из-за стола. Гийом сделал знак Потантену заняться им, но, обернувшись, оказался лицом к лицу с Аделью, стоявшей со сложенными руками и полными слез глазами:

– Я не знаю, что сказать вам, кузен! Я сгораю от стыда. Тем не менее выглядела она хорошо, поведение брата не помешало ей за столом, где она не пропустила ни одного блюда. Гийом криво улыбнулся.

– Ничего не говорите! Вы не отвечаете за поведение другого человека, впрочем, все уже забыто.

– Правда? Вы на нас не сердитесь?

– Почему я должен на вас сердиться? Идите со всеми пить кофе в гостиную, а Адриана доставят домой.