Избранный - [69]

— Что-то с мамой? — прошептала Эстер. Норман судорожно рыдал. — Что-то с папой? — Она боялась услышать, что за весть принес ей брат, и инстинктивно винила его в случившемся. — Зачем ты пришел? — выкрикнула она.

Он поднял голову и уставился на нее невидящим взглядом.

— Давид, — сказал он. — Это ты его убила.

Она не сразу осознала вторую половину фразы, однако услышала и запомнила, решив подумать об этом после.

— Несчастный случай? — спросила она, не желая считать смерть Давида следствием своего письма.

— Он покончил с собой, — тихо произнес Норман. — Иди и сама сообщи его матери. Он прочел твое письмо и покончил с собой.

— Мое письмо? — прошептала она. — Это же было твое письмо. — Сперва нужно было разобраться с этим недоразумением. А горевать она будет потом. И Эстер уже догадывалась, как мучительно горевать. — Это было твое письмо, — повторила она.

— Он умер, — плакал Норман. — Зачем ты это сделала?

— Значит, облегчение, говоришь? Когда я спросила тебя, что почувствует Давид, ты сказал: полное и безусловное облегчение. Ты сам это сказал. — Она схватила его за плечи и с ненавистью встряхнула. — Ты знал, что он меня любит, так?

— Возвращайся домой, Эстер, — прерывисто произнес Норман, — ты должна вернуться домой.

Она выпустила его, ошеломленная такой просьбой.

— Ну нет, — сказала она, изумляясь застарелой горечи в собственном голосе, — ну нет, ты заварил эту кашу, тебе и расхлебывать. Ты взял на себя мою вину, так и иди домой, и живи с ней до конца дней. Прибавь к ней свою, и получится славная ноша. Иди домой, и чтоб ты сдох под ее бременем.

Она ненавидела себя за это жестокое торопливое красноречие и, когда он ушел, дала волю слезам, признавая свою вину. Теперь она просто обязана выйти за Джона, чтобы смерть Давида не обессмыслилась совершенно. Но любовь к Джону постепенно растворилась в скорби: брак стал для нее расплатой. Виноват в этом тоже был Норман. Бракосочетание состоялось через месяц; Эстер выходила не за Джона, а за Давида, потому и обрила голову.

Рабби Цвек взял ее за руку.

— Побудешь еще немного? — спросил он. — Тебе ведь не надо домой?

— Мой дом здесь, — мягко ответила она. — Туда я не вернусь. Останусь с тобой и Беллой.

Тетя Сэди вздохнула:

— Как в старые добрые времена. Ты поправишься, Ави, Норман вернется домой, правда же? И мы все будем счастливы.

К облегчению Эстер, никто не стал ее спрашивать, почему она так решила.

— Завтра поедем навестим Нормана, — сказала она.

Последнее препятствие — и она дома.

18

Никто из работников больницы не сообщил домашним Нормана о его нервном срыве. Даже если бы Белла позвонила, ей зачитали бы стандартное коммюнике: спит под успокоительными (здешний эвфемизм, скрывающий неспособность медбратьев усмирить разбушевавшегося). Рабби Цвек с нетерпением ждал визита. Он не видел Нормана больше месяца, к тому же на этот раз ехал к нему с желанными гостьями и возлагал большие надежды на семейное воссоединение. Эстер нервничала. Она понятия не имела, что сказать Норману. Аккуратность и однообразие его узилища наводили на нее страх, и Эстер жалела брата. Она оказалась совсем не готова к встрече и решила посмотреть, как ее примет Норман: вдруг в штыки?

Рабби Цвек вел их за собой по коридору, как гид, кивая знакомым лицам.

— В дальней палате, — обернулся он. — Входите же. — Он встал в дверях, пропуская их в палату. — То-то он изумится.

Ему хотелось понаблюдать со стороны, как Норман встретит Эстер, но тут к нему подошел дежурный медбрат.

— Рабби Цвек, — негромко сказал он, — не могли бы вы на минутку заглянуть ко мне?

Рабби Цвек вздрогнул, но последовал за ним.

— Что-то случилось? — спросил он робко, почти виновато.

— Присядьте, — сказал Макферсон. — Ничего серьезного. Просто вчера у нас в отделении приключилась маленькая неприятность, — ему не хотелось упоминать о смерти Министра, — и некоторые пациенты переволновались. Норман распереживался, пришлось опять вколоть ему успокоительное. Жаль, он ведь шел на поправку. И тут такой рецидив. Но вам не о чем беспокоиться. Это пройдет, он скоро начнет выздоравливать.

Рабби Цвек рассердился.

— Домой ему надо, — сказал он. — Мало ему своих расстройств, так еще за других волноваться. Я забираю его домой, — отрезал он.

— Это невозможно, — возразил Макферсон. — Всё равно ему придется пробыть здесь еще три недели. А потом мы сами отвезем его домой.

Рабби Цвек вздрогнул, вспомнив, как Нормана везли в лечебницу; второй такой поездки он не выдержит.

— Можно с ним посидеть? — нерешительно спросил он, досадуя на себя за то, что так легко сдался. С тех пор как Норман заболел, рабби Цвеку не раз приходилось, смиряя злобу, подчиняться тем, чьим знаниям он не доверял, поскольку сам он в этом не смыслил, а следовательно, и сделать тоже ничего не мог.

Плечо уколола привычная боль. Но он не испугался. Любовь — его оружие, и теперь оно обернулось против него.

— Вы можете посидеть с ним, — разрешил Макферсон, — и даже поговорить, но он спит и едва ли ответит.

Рабби Цвек вошел в палату. Белла сидела в изножье кровати, тетя Сэди всматривалась в лицо Нормана. Она приехала его увидеть и увидит во что бы то ни стало. Эстер стояла возле кровати. Она так боялась этой встречи и теперь чувствовала облегчение оттого, что встреча откладывается. Постепенно она привыкнет к Норману, и, быть может, слова не понадобятся вовсе. Во сне он кажется совсем юным, подумала Эстер, и невинным, словно и не причинил им столько горя. Она заметила, что волосы его поредели, но лицо было гладким и спокойным. Интересно, изменилось ли его тело, подумала Эстер, она никогда не видела его раздетым, даже в детстве, но сейчас ей непременно захотелось узнать, изменились ли очертания его тела. Ей необходимо было увидеть их в подтверждение многолетней разлуки, поскольку ей вдруг показалось, что они не расставались вовсе. Она принесла стул подошедшему к ним отцу, встала поодаль, смотрела на неподвижное Норманово тело и сокрушалась о том, во что они все превратились.