Избранные произведения - [61]

— А все-таки мы побывали в пещере, черт побери!

Лук из бугенвиллеи ломается у него в руках, тогда он втыкает в дыру, откуда мы украли сокровище, священную глину, четыре стрелы из катанду и фазанье перо — наш знак, эмблему первооткрывателей, а вокруг наши рогатки, и он, Пайзиньо, вдруг становится нашим капитаном, вожаком, он произносит скороговоркой какие-то слова на кимбунду, и говорит их так быстро, что я не понимаю, до нас с Маниньо не доходит их смысл, но они нас страшат, когда мы видим вытаращенные от испуга глаза Кибиаки. Пайзиньо достал из кармана перочинный ножик, сделал небольшой надрез у себя на запястье; одна, две, три, четыре, выступили капельки крови — Пайзиньо знает, где делать надрез, — и вот я впервые вижу нашу кровь. Меня поразило, что кровь Маниньо, Пайзиньо и наша с Кибиакой — это самая обыкновенная темная жидкость, я впервые вижу кровь Маниньо и никогда больше ее не увижу, вся она осталась там, на поросшей травой земле, куда он упал, сожалея о том, что погиб не в бою, и сделался белым, как саван из тюля, в который его завернули от мух, пока залп ружейного салюта во время погребения не пробудит его от грез о всеобщей любви, он так мечтал видеть ее повсюду, ненавидя собственную ненависть. Ветер шумит у нас над головами, мы держим в руках священную глину, смешанную с кровью, белые глаза мупинейры, красные глаза и ягоды кустарника кассунейры глядят на наши сомкнутые в пожатии руки, и я слышу голоса, я смотрюсь в зеркало четырех глаз, устремленных на меня сейчас так же, как тогда:

— Клянусь кровью Христовой, освященной просфорой, козьим пометом никогда не предавать друзей!

Пайзиньо, наш жрец-мулат, повторяет:

— Никогда не предавать нашей дружбы!

Кибиака, вечно опасающийся привидений и оборотней, переводит на язык кимбунду: «Ukamba uakamba…»[20]

Мы почти все уже понимали тогда оба языка: кимбунду и португальский; какое же было третье слово клятвы, произнесенное Кибиакой? Я гляжу на белые цветы, матушка Мари-Жозе дала мне их от чистого сердца, а цветы мупинейры до сих пор для меня как мед, я ощущаю во рту их сладкий вкус. Какое же все-таки третье слово, черт возьми?! Ukamba uakamba… Ukamba — дружба, свойство или состояние дружбы, иначе говоря, состояние взаимного расположения, вот-вот: состояние дружбы; uakamba — отсутствие, неимение («Ukamb’o sonhi, uakamb’o sonhi, kangudu ka tuji…» — «У тебя нет способности мечтать, ты бездушный человек…» — выругала меня проститутка Балабина, когда я смотрел на ее покрытые коростой и до крови расчесанные ноги), а как же дальше? Я не в состоянии вспомнить, мне хочется смеяться над этими цветами для мертвых, которые я держу в руках, над галстуком и пиджаком, над выражающей соболезнование телеграммой Макаки, краткой и отвратительной, которую я порвал, но никак не могу выбросить из головы; мне хочется смеяться, однако я сдерживаю себя, потому что мама страдает, я вижу, что за эту первую проведенную в Африке неделю она страдала больше, чем за всю последующую жизнь, прожитую там, — мы в открытом море на пароходе «Колониал», и она все время лежит на палубе, свесив голову за борт.

Отец сказал: «Iauuaba!»[21] — и Маниньо засмеялся. Он сказал: «Uatouadinha!»[22] — и Маниньо опять засмеялся.

Нам уже хотелось говорить на двух языках, тебе с твоим светлым и чистым смехом это казалось естественным, меня одолевало жгучее неистребимое желание познакомиться со всем, что мне не принадлежало, только я молчал, не желая выдавать своего тайного намерения. Но мамино лицо кривила болезненная гримаса, она слушала эти странные певучие слова, все более отдалявшие ее от мужа, а его приближавшие к той певучей и насмешливой речи, какую наш отец услыхал еще в порту, когда пароход пристал к берегу и прачка проговорила, ласково посмеиваясь над отцом, над своим сеньором со Пауло:

— Uatouadinha, ngana iami!..[23]

Мы уже почти одинаково свободно говорили на двух языках, а «толстая корова» написала мне из Португалии, где она училась в университете, жирея от неумеренного употребления сладкого: «Я получила новое удостоверение личности и попросила, чтобы там написали: родилась в Сан-Пауло де Асумпсао. Пускай думают, что этот квартал все равно что город». Так она избавилась от грязного муссека, воняющего неграми, торгашами, кукурузной мукой, рабами, кровью, мочой Маниньо на вековых камнях, свидетелях исторических событий, избавилась от прозвища «толстозадая макака» и от Луанды, нашей покровительницы в любви, дружбе и смерти.

Мне хочется обругать ее дерьмовой проституткой, но мама выразительно смотрит на меня, и я молчу. Теперь я уже не представляю, какая она, и это для меня больнее всего, даже того, что она мне когда-либо писала; я никогда ей не отвечал и не просил маму приписать в конце письма: «Привет от твоего брата Майш Вельо».

— Ukamba uakamba… ukamba uakamba…

Мамины руки праздно лежат на коленях, молиться и перебирать четки она будет потом, после того как вымоет посуду, и до тех пор, пока не начнет клевать носом от усталости — тогда она ляжет спать. Сейчас мама слушает по радио последние известия, а я сижу рядом с ней за столом и наскоро ужинаю: ем капусту, приправленную постным маслом, и вареный в мундире картофель, каждый вечер я съедаю несколько круто посоленных картофелин — видали, какие причуды у этого мальчишки, он питается только рыбой да овощами, — а может быть, чтобы послушать португальские фадо, мама уже перевела радио на другую волну, программу католической церкви. Или же просит почитать ей газету, читать ей вслух, медленно и внятно — для меня утонченное наслаждение, пускай она все хорошенько поймет, пускай признает правоту тех идей, что ставят под сомнение здравый смысл не по своей вине невежественной крестьянки. Она слышит вопрос, однако ответ ее не интересует, я вижу это по глазам, — ответ заключается в спокойной и молчаливой уверенности, живущей в ее душе, эта уверенность родилась в тот день, когда мама решила признать, что эти люди и в самом деле такие: приглашают хозяев быть крестными своих детей и никогда не знают наверняка, кто отец их ребенка. И если Маниньо мобилизуют, мама, неужели эти грустные глаза так и останутся незрячими из-за твоего здравого смысла, из-за твоих инстинктивных и ошибочных догадок?