Избранные произведения - [10]

— Кто тебя из тюрьмы освободил, Собрал? Кто тебя на работу взял? Кто из тебя человека хотел сделать? Так-то ты мне за мое добро платишь? Если б не я, ты бы досыта насиделся за решеткой, а ты все свое. Правду говорят, как волка не корми… Неблагодарные твари вы, вот и все!

Собрал, однако, и не думает сдаваться: вокруг плотным кольцом стоят товарищи, ждут, чем кончится перепалка с хозяином. Сдаваться нельзя.

— Сами посудите, сеньор Жил. Да ведь не обо мне сейчас речь…

— Ладно-ладно! Кому приятно слушать правду про себя?! Бродягой ты был, бродягой и останешься. Вовек не будет у тебя ни кола ни двора! Жалею тебя в память отца, старого Антунеса, а то давно бы уж и косточки твои сгнили, и дела бы мне до тебя, дурака, не было!

— Опять не о том, хозяин… Все верно: я вор, я бродяга, я тащу, что плохо лежит, я от работы бегаю. Вы меня приветили, кусок хлеба дали. Ну, и дальше что?

Кольцо зрителей сжимается еще теснее: дело, видать, серьезный оборот принимает, как это хозяин терпит такие речи?

— А дальше — вот что, — продолжает отчаянный мулат, — не бывало еще в нашем крае, чтоб конец работы без праздника, а праздник без вина.

— Верно, Собрал! В самую точку! Крой дальше! — ввязывается в беседу Пирулито.

— А ты помолчи, мал еще! Помолчи, когда старшие разговаривают.

Подрядчик снова улыбается, ничем его не проймешь. Собрал, одернув зарвавшегося Пирулито, продолжает:

— Что для вас, сеньор Афонсо, один бочонок?! Тьфу — и больше ничего. Так зачем же портить праздник людям, которым вы даете заработать, которые живут от ваших щедрот?

Ропот в толпе громче, и лицо подрядчика мрачнеет: мулат напирает все сильней:

— Подумайте, сеньор Жил, о своих преданных слугах! Каких-то сто литров! Один бочонок! Один бочонок за ваше здоровье и нам на радость!

— Один, один, один! — гудят вокруг работяги.

Но подрядчик вдруг вскидывает над головой толстую руку. Лицо его багровеет, покрывается каплями пота, несмотря на холодный ветер.

— Подождите! Вы, я вижу, заслушались сладкими речами Собрала. Только я ведь не девчонка из муссека[2], меня болтовней не улестить. Говорить-то он большой мастер. Его послушать — так я вам не друг, я не делаю для вас все, что в моих силах…

Слышны протестующие голоса, задавленные смешки. Десятник Сантос из-за спины хозяина машет руками, требуя тишины. Подрядчик продолжает:

— Отвечайте мне как на духу! Вы хоть и чернокожие, а все равно люди, людьми я вас и считаю, хоть многие этого не заслуживают. Кто еще в городе, кроме меня, платит жалованье день в день? Есть такой?

— Нет! — отвечают все дружным хором.

— Кто, кроме меня, не высчитывает за простои, не штрафует за опоздания? Я всегда предпочитаю просто-напросто вздуть лодыря своими руками! Так я говорю?

— Так! — Голоса звучат уже не так дружно и уверенно.

— Друг я вам или не друг? Короткая же у вас память! Когда в прошлом году началась заварушка, кто продолжал работу? Я. Кто вас увозит после работы, кто привозит утром? Я. И теперь у вас еще хватает наглости требовать бочонок вина у того, кому вы, может, жизнью обязаны?

Воцарилось молчание. Одни смотрели в землю, другие — на хозяина, но все молчали. Над головами под слабеющим вечерним ветром шелестели листья.

Пирулито сделал шаг вперед, собрался было ответить, но Собрал опередил его:

— Хозяин, да вы посмотрите, какие мы скучные стоим! Жить не хочется. Собирались повеселиться, готовились — и все прахом пойдет? Из-за десяти эскудо?

— Хозяин, сто литров! Один бочонок! Нам хватит! — подхватил хор.

— Тихо! Вижу, вы так меня и не поняли. А вам известно, что цены с каждым днем растут? А заказов все меньше! Доход сокращается. Эх, да откуда вам это знать, об том пусть голова у хозяина болит. Вы понятия не имеете о ссудах, амортизации, кредитовании.

Незнакомое слово рассмешило работяг. Подрядчик вытер пот со лба: холодный ветер не приносил ему облегчения — и договорил:

— А вам бы только клянчить да жаловаться. Ни черта вы не понимаете.

— Верно, хозяин! Нас не понимать нанимали, а дома строить!

— Замолчи, Пирулито! Этак мы до утра не кончим!

Собрал выступил вперед. Он видел, что хозяин одолевает его, непонятные слова сбивали работяг с толку.

— Вы правы, сеньор Жил. Вы правы, но…

Он сделал паузу, чтобы еще весомей прозвучали его речи.

— Говори, говори, Собрал! — подбодрил его Зе-Жасинто.

— …но вспомните о переменном капитале. Вспомните закон первоначального — как его? — первоначального накопления… Одним словом, прибавочная стоимость увеличится, если поставите нам бочонок…

Хохот заглушил его слова. Казалось, Собрал победил, переговорил хозяина. Не тут-то было: подрядчик весь подобрался — прямо тебе полицейский агент, — слез с кучи кирпича:

— Собрал?! Ты что это, а? Большевистские теории распространяешь?

— Да какие там теории. Кто политикой занимается, из тюрьмы не вылезает.

Но подрядчик не унимался, окончательно превратившись в полицейского, и смех вокруг мало-помалу стих: все поняли, что своей атакой Собрал испортил все дело. Чтобы выручить его, все опять загомонили:

— Один бочонок только! Один бочонок! Сотню литров! В честь праздника!

Окружили его, чуть не на шею ему влезли, одни смеялись, другие умильно упрашивали — шум поднялся оглушительный. Жил Афонсо пошел на попятный.