Избранные произведения. Том 2 - [30]

их действий, тем осторожнее мы будем жить среди людей и тем

лучше будем в состоянии приспосабливать наши действия и жизнь к

их характеру, насколько это дозволяет разум. 3) Мы видим, что этот

естественный божественный закон не нуждается в религиозных

обрядах (caeremoniae), т.е. в действиях, которые сами по себе

безразличны и называются хорошими только в силу установления или

которые представляют какое-нибудь благо, необходимое для

спасения, или, если угодно, в действиях, смысл которых превосходит

человеческое разумение. Естественный свет ведь не требует ничего

такого, чего сам свет не касается, но он требует только того, что

самым ясным образом может показать нам, что есть благо, или

средство для нашего блаженства. А то, что хорошо только вследствие

заповеди и постановления или потому, что оно служит символом

какого-нибудь блага, то не может усовершенствовать наш разум; оно

есть не что иное, как голая тень, и не может считаться в числе

действий, которые суть как бы детища или плоды разума и здорового

духа. Показывать это обстоятельнее здесь нет надобности. 4) Наконец, мы видим, что высшая награда за божественный закон есть сам закон, именно: познание бога и совершенно свободная, постоянная и от всего

сердца любовь к нему; наказание же состоит в лишении этого блага, в

плотском рабстве или в душевном непостоянстве и колебании.

З

аметив, таким образом, это, должно теперь исследовать: 1) можем ли

мы благодаря естественному свету мыслить о боге как о законодателе, или властителе, предписывающем людям законы, 2) чему учит

Священное Писание относительно этого естественного света и закона, 3) для какой цели были установлены когда-то религиозные обряды, 4) наконец, насколько важно знать священную историю и верить ей?

Первые два вопроса я разберу в этой главе, последние же два — в

следующей.

Д

олжное решение первого вопроса легко выводится из природы воли

бога, которая отличается от разума бога

67

67

только в отношении к нашему уму, т.е. воля бога и разум бога в

действительности сами по себе суть одно и то же и различаются

только по отношению к нашим суждениям, которые мы образуем о

разуме бога. Например, когда мы обращаем внимание только на то, что природа треугольника от вечности содержится в божественной

природе как вечная истина, тогда мы говорим, что у бога есть идея о

треугольнике, или он понимает природу треугольника. Но, когда мы

затем обращаем внимание на то, что природа треугольника

содержится в божественной природе, таким образом, только

вследствие необходимости божественной природы, а не вследствие

необходимости сущности и природы треугольника и даже что

необходимость сущности и свойств треугольника, поскольку и они

мыслятся как вечные истины, зависит только от необходимости

божественной природы и разума, а не от природы треугольника, —

тогда то самое, что мы назвали разумом бога, мы называем волей, или

решением, бога. Поэтому по отношению к богу мы утверждаем одно и

то же, когда говорим, что бог от вечности решил и захотел, чтоб три

угла треугольника были равны двум прямым, или что это самое бог

понял. Отсюда следует, что божьи утверждения и отрицания всегда

заключают в себе вечную необходимость, или истину. Таким образом, если, например, бог сказал Адаму, что он не хочет, чтобы Адам

вкусил от древа познания добра и зла, то положение, что Адам может

вкусить от того древа, содержало бы противоречие, и потому было бы

невозможно, чтобы Адам вкусил от древа: ибо то божественное

решение должно было содержать в себе вечную необходимость и

истину. Но так как Писание рассказывает, однако, что бог предписал

это Адаму и Адам тем не менее вкусил от древа, то необходимо

следует сказать, что бог открыл Адаму только зло, которое

необходимо последует для него, если он вкусит от того древа, но не

открыл необходимости этого следствия. В результате этого Адам

воспринял то откровение не как вечную и необходимую истину, но

как закон, т.е. как постановление, которое влечет за собой выгоду или

вред не вследствие необходимости и природы выполненного

действия, но благодаря только хотению и безусловному повелению

какого-нибудь властелина. Поэтому только по отношению к Адаму и

лишь ради недостаточности его познания это откровение было

законом, а бог — как бы

68

68

законодателем или государем. По этой же причине, т.е. вследствие

недостаточности познания, Десятисловие только по отношению к

евреям было законом: потому что они, не зная о существовании бога

как о вечной истине, должны были воспринять как закон то, что им

было открыто в Десятисловии, именно: что бог существует и что

только бога должно почитать, а если бы бог говорил им